дядя по пиндосам! Наши-то, дескать, вон когда уже, а эти, которые нас учить хотят, только через восемьсот лет в кучку соберутся.

— Чё, прям так и написал?

— Ну, нет, конечно, он тут длинно и культурно. А вот из занимательного: централизованная религия, оказывается, была прогрессом по отношению к языческому мышлению. И внесла свой вклад в объединение государства Российского. И даже «тысячелетнюю культуру нашей Родины нельзя оценить и глубоко понять в отрыве от царствовавшего в тот период мировоззрения»… То есть, вроде бы почти всё то же самое, что в школьном учебнике, но интонации немножечко другие — и вот этот пафос борьбы куда-то делся.

— И к чему подводит-то?

— Да тут общие фразы. Типа того что человеку культурному неплохо было бы иметь общее представление не только, скажем, о древнегреческих мифах, но и об истории религии на территории нашего государства — чтобы, тысызыть, вооружиться знаниями. Звучит вроде бы так, что люди должны изучать вопрос ради контраргументации, если вдруг…

— А на самом деле читай между строк: религией позволено интересоваться.

— Да, согласна… О! А юбилей крещения Руси будет праздноваться как культурное событие общегосударственного масштаба!

— Сто процентов, чтобы лишний раз амеров носом ткнуть: или двести лет — или тыща! И вы нам ещё будете в носу запрещать ковыряться! Плюс это вышибает у Европы из рук одну из самых мрачных пугалок: «русские против церкви!!!» — сама вспомни.

— Ну да. Но акцент делается именно на культуру.

— Это уж мелочи жизни. Всё, хватит читать, давай чай пить!

Я достала из сумки кружки, выглянула в коридор — никого — и пошла за кипятком, размышляя, что тотальный запрет на религиозность закончился.

ПО ТУ-У-УНДРЕ…

Нет, не по тундре, естественно. Но «по железной доро-о-оге, где мчится поезд…» — дальше наши с Вовой показания расходились. У меня почему-то поезд был «Воркута — Амстердам» (если он такой есть, я буду в шоке, конечно), а у Вовы «Даллас — Нью-Орлеан» и дальше «Мы бежали с тобою… от злого шерифа… чтобы нас не настигнул… Смит-Вессона заряд!» — не помню, откуда взялась это переделка, так что авторство заявим народное.

В поезде было ску-у-у-у-учно. И к нам привязалась эта дурацкая песня.

Помимо пения оставалось есть, спать (если Васька позволял) и обсуждать всякое, что в голову придёт.

— Как думаешь, в этом году доброжелателей из родительского комитета не найдётся?

— Боброжевателей? — усмехнулся Вовка.

В прошлом году нас приписали, оказывается к другому классу, и одна сверхинициативная мамочка начала с настойчивостью достойной лучшего применения вклиниваться в наши со школой отношения.

Как это — домашнее обучение? Дети отрываются от коллектива! А как же совместные походы в цирк и поездки на картошку??? Ах, у них своя юннатская станция? А почему наши дети из класса не принимают там участие?

Пришлось нам организовать нечто вроде обзорной экскурсии, после чего у мамочки возникли новые вопросы. Не надрываются ли дети от непосильного труда?! Почему несовершеннолетняя девочка — и вдруг председатель? И не слишком ли это всё похоже на сельхозкооператив, да ещё с нарушениями трудового кодекса?

Как она нас тогда достала, честное слово. Мало того, что всякие дурацкие рисунки-конспекты сдавать надо и контрольные писать, так ещё и с излишне активными мамашами разбираться приходится! Как она мне напоминала профкомшу-Шурочку из «Служебного романа» — лезет везде, где надо и не надо, в каждой бочке затычка!

Беседовать с родительским комитетом пришлось директрисе, нашей бывшей классной (Татьяне Геннадьевне) и нашей нынешней. Маму тоже позвали — сразу за двоих родителей. А мы с Вовой заявились сами.

— А дети могут в коридоре подождать, — заявила эта социально активная мамзель.

— Дети могут, — согласилась я. — А представители юннатской станции не могут. У вас же вопросы по работе организации, верно? Насколько мы поняли, вы инициировали это собрание, поскольку выступаете против решений двадцать седьмого съезда КПСС?

Такой поворот вопроса вызвал у родительского комитета некоторое замешательство. Но тут выступила директриса.

— Давайте не будем торопиться, а пойдём по порядку…

И так она чётко по полочкам всё разложила, что мы прямо все (реально, все присутствующие) оказались молодцы. И мамашу эту похвалила за бдительность и общественный настрой, и нас, что мы такие выдающиеся писатели-аграрии, и родителей наших, что обеспечивают максимально достойные условия и всяческую поддержку, и учителя-то нами грамотно рулят, а самое главное — это руководящая линия партии, благодаря которой мы все так здорово идём по пути строительства коммунизма. И при этом таким мягким, обволакивающим голосом. Сразу понятно, почему её в директора двинули. После финального: «У вас есть ещё какие-нибудь вопросы?» — все вышли из кабинета как будто зазомбированные и потихоньку расползлись в разные стороны, но у меня лично осталось подозрение, что эта неуёмная мамаша (которую я про себя звала «заноза в общественной жопе») рано или поздно не утерпит и пошлёт куда-нибудь «сигнал». Вполне возможно, анонимный.

Вот, кстати, на носу первое сентября, а мы в поезде тащимся, а значит, снова торжественную линейку прогуляем, когда должны были бы (по мнению родительского комитета, во всяком случае) стоять в общих рядах…

— Я бы на твоём месте переживал, что какая-нибудь сволочь директрису захочет на этой почве подсидеть, — заметил Вова.

— Из преподавательского состава?

— Ну, конечно. Исключительно из чистых моральных побуждений.

Мда, такое возможно. Чего ж тут невозможного?

— Да что раньше времени паниковать? Будем решать вопросы по мере их поступления.

— Согласен.

Три дня тянулись невыносимо долго. И это ещё не Иркутск!

На четвёртые сутки (глубоким вечером, в двенадцатом часу ночи) нас перецепили в Красноярске к составу, следующему в Иркутск. Это было просто супер-класс, что именно ночью, потому что оказалось, что новый начальник поезда гораздо более въедливый жук, чем прежний. Но ночью беспокоить пассажиров не комильфо, и он по вагонам не пошёл. А вот утром…

В половине одиннадцатого проводница Ирина забежала в наше купе, вытаращив глаза:

— Сворачивайте быстро полиэтилен! Проверка идёт!

— Охтыжбля… — Вовка бросился сматывать плёнку вместе с газетами.

— Выпрут нас с козлом, — мрачно сказала я. — Хоть сворачивай, хоть нет.

Обидно, блин! Меньше шести часов до дома осталось.

Ирина панически выглянула в коридор:

— Бери козлёнка! Пошли!

Я схватила Ваську, выскочила за ней и не успела спросить: куда пошли-то? — Ирина распахнула передо мной дверь «бельевого купе»:

— Сидите тихо! — и уже закрывая дверь на замок: — И чего он попёрся…

Васька смотрел на меня в полнейшем недоумении.

— А что, я сама в шоке, — ответила ему я. — Располагайся, будь как дома.

Поскольку в Иркутске была уже конечная, использованного белья было гораздо больше, чем чистого. Я немного сдвинула кули и села