Это он меня уговаривал на случай, если я еще не согласна. А я в этот момент думала совершенно о другом: что будет сегодня после капуччино и пирожных?

Мы с Володей уже ходили пару раз в кафе и один раз в театр. Но эти встречи были абсолютно невинными. Выходя на улицу, мы кивали друг другу и рассаживались по своим машинам, которые к тому же часто стояли в разных местах. Ехать к нему или ко мне целым кортежем было бы слишком смешно и торжественно, вроде свадьбы или конференции. Вообще, у нас что-то получалось, только если мы оказывались вдвоем в его джипе. Наверное, Брянский тоже был отчасти техносексуал и чувствовал себя на сто процентов мужчиной лишь на фоне своего «лендровера». Недаром он с такой неохотой пускал меня за руль.

Надо было подыграть ему, оставить машину дома, но я не сообразила. И теперь с грустью представляла себе момент последнего «пока», которым закончится этот вечер. А он должен был закончиться уже скоро — кафе вот-вот закрывалось и зевающие официанты окидывали прищуренными глазами зал, подсчитывая, сколько еще осталось этих зануд, которые не дают людям пойти домой.

— Поедем к тебе? — сказал Брянский будничным голосом.

Вот для чего, оказывается, придумали язык! Чтобы люди могли договориться между собой, а не ловить взгляды и не краснеть удушливой волной.

Мы вышли в обнимку, Володя посадил меня в «ситроенчик», закрыл за мной дверь (так вот как это делается в светском обществе!) и велел ждать. Я простояла довольно долго, пока наконец неуклюжий джип нежно не побибикал мне сбоку. И мы действительно поехали ко мне. И даже немного поговорили там о работе.

Посмотрев на бабушкину фотографию, Володька сказал: «Вы похожи. Но ты красивее».

Я засмеялась. В нашей семье самой красивой женщиной была бабушка, и это всем известно. На это Брянский совершенно серьезно ответил:

— Да ну. Ты самая красивая, Катя. Мне даже страшно, до чего ты хороша. Я не знаю, что с этим делать.

Это прозвучало так, что мне стало неловко. Ну что я, виновата? Я и сама не знаю, что с этим делать.

— Это пройдет, — утешила его я.

— Не знаю. Может, когда ты увидишь, что это проходит, ты бросишь меня, наших детей и внуков и уйдешь куда-нибудь, чтобы никто не видел, как ты будешь стареть.

— Ты думаешь? — только и смогла произнести я.

Мысль о том, что бабушка ушла, чтобы остаться в нашей памяти красавицей, показалась мне такой удивительной, что я даже сперва пропустила мимо ушей «наших детей и внуков». Каких, черт возьми, детей? Ах да, он же так и не знает, что я исправно пью таблетки, даже в горах во время болезни о них не забыла.

Да нет, не может быть. Я ведь помню бабушку уже совсем не молодой. Да, она была красивой, но красивой старушкой. И относилась к своей внешности спокойно. Не помню, чтоб она разглядывала себя в зеркале, выискивая новые морщинки и седые волоски.

Я попыталась объяснить Володьке, что он не прав, но его интересовала не бабушка, а я. Все-таки он знал, что со мной делать, раз уж я такая красивая.

Оказалось, утром Брянский не завтракает. Он делает зарядку, из-за которой я была выставлена из собственной комнаты (не подглядывай!), принимает душ, в виде одолжения опрокидывает в себя стакан кефира и убегает на работу, не дождавшись, пока я допью свой кофе и высушу волосы. А я-то думала, что мы выйдем из дома под ручку как добропорядочная семья, где все уже договорено про детей и внуков.

И все. Несколько дней мы не видимся и не общаемся даже по телефону. Володя монтирует фильм, и в это время его лучше не трогать. Параллельно он ходит по каналам и делает пальцы веером, пытаясь его продать. Для меня это запредельная наука — я не умею продавать людям то, что они не хотят купить. Но Брянский умеет, во всяком случае, уже через неделю проект наш куплен, и у нас есть повод встретиться, потому что я должна подписать договор. Мой договор с Володей о том, что я буду сниматься в его фильмах, а он мне будет за это платить. Я делаю круглые глаза, пытаюсь шутить, но мы спешно и совершенно серьезно подписываем этот договор в его машине и разбегаемся, не успев даже поцеловаться. Брянский вообще не путает божий дар с яичницей. Целуется он только в свободное от работы время.

Тем временем дозрели наши навороченные заказчики. Вовка их дожал по поводу оплаты, развел на аванс, и вот мы идем в Центр красоты и здоровья «Эол», как изысканно называется это заведение. Непонятно, при чем тут бог ветров, зато красиво до опупения.

В «Эоле» я испытываю не один, а целый залп культурных шоков, как будто в меня стреляют короткими очередями ошеломляющей информации.

Во-первых, само здание. Это нечто сверкающее из стекла и бетона и такое надменное, что обычный человек поостережется даже пройти мимо подобного заведения. Наш запыленный джип выглядел натуральным бомжем рядом с этим чудом архитектуры.

Внутри ничуть не легче. Дизайн в стиле техно, хромированные поверхности, длинные зеркальные стены и огромные пространства. Девушка на ресепшене с кукольным лицом стюардессы кажется роботом. Вообще интерьер напоминает голливудскую фантастику — что-то вроде «Людей в черном», только люди по большей части в сером и голубом, и их очень мало, а инопланетян нет вовсе. Но может, еще покажутся?

Серую форму носят сотрудники-мужчины, голубую — женщины. В черном только я, Володя попросил, чтобы я надела маленькое черное платье. В нем я чувствую себя мухой, которая ползает по гладкому металлу среди нарядных бабочек и стрекоз. Вдобавок ко всему девушки на голову выше меня и их ноги начинаются где-то на уровне моей шеи.

А Брянский как раз очень импозантен в сером костюме и серебристом галстуке, точно под цвет заведения. Но в этом презентабельном наряде он снова кажется мне толстым.

— Прошу, — говорит охранник, перелистав наши паспорта и сличив фотографии с оригиналами. Хорошо хоть, не сканируют сетчатку глаза.

— Добрый день, — металлическим голосом роняет девушка на ресепшене. — Одну минуту, Константин Павлович сейчас спустится.

Может, она и правда робот?

— Кто такой Константин Павлович? — спрашивает Брянский, ничуть не смущаясь. Он на работе, и ему нужно все знать. А я все никак не научусь держать себя с развязностью матерых телевизионщиков.

— Старший менеджер, — шелестит девушка, как виртуальный ручей в компьютерной игре. Ее голос теряется в пространстве среди матовых стен, и остаются только шипящие.

Наконец выходит старший менеджер Константин Павлович. Он так же великолепен и помпезен, как все остальное в этом заведении. Костюм на нем не серый, а темно-синий, что говорит о принадлежности к высшей касте. Этот цвет очень идет к его васильковым глазам, сияющим на загорелом лице. Он похож на Алена Делона и Тома Круза, вместе взятых, он подтянут, чисто выбрит и хорошо подстрижен, от него пахнет дорогим одеколоном, и я не удивлюсь, если он меня не узнает.

Узнал. Но не содрогнулся, не ахнул, не растерялся. Только выставил в улыбке ослепительные зубы: