Мисс Марсаллес сидит рядом с пианино и, как всегда, улыбается всем сразу И нет в ее улыбке ни торжества, ни скромности. Она совсем не похожа на волшебника, вглядывающегося в лица людей, чтобы увидеть результат подлинного откровения. Казалось бы, теперь, когда на склоне ее жизни нашелся тот, кого она способна – и должна – учить игре на фортепиано, ей бы греться в лучах этого важного открытия. Но для нее, похоже, игра этой девочки – нечто само собой разумеющееся, естественное и удовлетворительное, то, чего она всегда ожидала. Те, кто верит в чудеса, принимают их без лишнего шума и суеты. Очевидно, что для старой учительницы эта девочка интересна так же, как и остальные дети из школы в Гринхилле, которые любят ее, и так же, как все прочие мы, ее не любящие. Для нее всякий дар закономерен и ни один праздник не приходит нежданно.

Девочка заканчивает играть. Только что музыка была здесь, в этой комнате, а теперь ее нет, и, естественно, никто не знает, что на это сказать. Как только девочка снимает руки с клавишей, становится ясно, что это все та же ученица из гринхиллской школы. Но музыка нам не почудилась. С фактами не поспоришь. И все-таки несколько минут спустя выступление этой девочки, при всей его невинности, уже напоминает розыгрыш – да-да, очень удачный и забавный, но, как бы это выразиться, не очень хорошего вкуса. Ибо талант этого ребенка – бесспорный, но по большому счету бесполезный, неуместный – это вовсе не предмет для всеобщего обсуждения. Если для мисс Марсаллес такие вещи приемлемы, то для остальных людей в этом мире – нет. Тем не менее должны же эти люди что-то сказать, и они начинают хвалить музыку: мол, как она чудесна, до чего же красивая пьеса, кстати, как она называется?

– «Танец блаженных теней», – говорит мисс Марсаллес. – Danse des ombres heureuses[11], – говорит она, оставляя всех в полном недоумении.

И все-таки по дороге домой, покидая раскаленные краснокирпичные улицы, покидая этот город, покидая мисс Марсаллес с ее вечеринками, теперь уже точно невозможными, оставляя все это, надо думать, навсегда в прошлом, почему мы не можем выговорить давно заготовленные слова, что мешает нам сказать: «Бедная мисс Марсаллес»? «Танец блаженных теней» не позволяет нам, та самая, единственная весть из иной страны – страны, в которой она живет.