Герцен отнюдь не был безусловным сторонником восстания, считая его преждевременным. И уж конечно, не сочувствовал лозунгу «Польша от можа до можа». Более того, он не желал полного отторжения Польши от России, в перспективе надеясь на свободную социалистическую федерацию обеих стран. Вопрос о принадлежности ЗК решался им в работе «Россия и Польша» (1859) на основе лингвистических, конфессиональных и социокультурных критериев, близких к славянофильским: «Там, где народ исповедует православие или унию, говорит языком, более близким русскому, чем к польскому, там, где он сохранил русский крестьянский быт, мир сходку, общинное владение землей, – там он, вероятно, захочет быть русским. Там, где народ исповедует католицизм или унию, там, где он утратил общину и общинное владение землей, там, вероятно, сочувствие с Польшей сильнее и он пойдет с ней»[577]. Вполне в духе славянофилов и Каткова Александр Иванович отрицает польский характер ЗК: «…я не верю, чтоб дворянство выражало народность того края»[578]. Позднее «Колокол» пропагандировал проект переселения крестьян из Центральной России в Польшу с целью создания там опорных точек русского землевладения, что вызвало негативную реакцию радикалов типа А.А. Серно-Соловьевича[579].

Но, вынужденный из соображений политической тактики поддержать мятеж, Герцен вступил в резкий диссонанс с русским общественным мнением. Соответственно и его версия национализма была отвергнута как выступавшими ранее в союзе с ним по ряду вопросов славянофилами, так и потенциальной «почвенной» силой «левого» национализма – старообрядцами, оживленные контакты с которыми резко оборвались по инициативе последних именно в 1863 г., в связи с позицией «Колокола» по польскому вопросу[580]. «Социалистический» национализм стал символом национальной измены, что, с одной стороны, отвратило от него даже либеральных националистов, с другой – укрепило отторжение от национализма среди социалистов, наоборот признавших «пораженчество» Герцена единственно возможной позицией и примером для подражания в сходных ситуациях. Кто же не помнит ленинскую апологию Герцена, якобы спасшего «честь русской демократии»?

1863 г. косвенно способствовал росту консервативных настроений в русском обществе вообще[581] и, в частности, эволюции русского национализма от либерализма (преобладавшего в нем в начале Великих реформ) к консерватизму. Н.И. Тургенев еще в 1847 г. прозорливо называл польскую проблему, наряду с крепостным правом, одним из двух главных препятствий «для прогресса в России»: «Во всех событиях, сулящих русским некий прогресс, поляки ищут только средство для достижений своей цели, которая не может совпадать с интересами России, ибо если русские хотят свободы и цивилизации, то полякам сначала нужна независимость, без которой нельзя и мечтать о других благах»[582]. Либерализация России неизбежно вызывала угрозу польского сепаратизма и потери западных окраин, с которой общество, при всем своем возросшем влиянии, справиться, естественно, не могло. Поэтому националистам сила самодержавия для «русского дела» стала казаться важнее его ограничения. В этом настроении одна из важнейших причин перехода признанного лидера русского национализма М.Н. Каткова с либеральных на охранительные позиции.

В известной мне литературе, посвященной русской общественной мысли конца XIX в., удивительным образом не зафиксирован совершенно очевидный, лежащий на поверхности и в то же время смотрящийся парадоксом факт. Два виднейших русских мыслителя той эпохи Владимир Сергеевич Соловьев (1853–1900) и Константин Николаевич Леонтьев (1831–1891) практически одновременно, будто сговорившись, выступили в печати с развернутой критикой национализма вообще и русского в частности.

В феврале 1888 г. в журнале «Вестник Европы» появилась программная статья Соловьева «Россия и Европа», содержавшая погромную (и не слишком добросовестную) критику одноименной книги Н.Я. Данилевского. Далее, в 1889–1891 гг. последовала целая серия работ философа (за редким исключением, в том же издании), разоблачавшая те или иные проявления русского национализма в прошлом и настоящем. Все эти публикации в дальнейшем стали основой третьего издания (1891) известной книги Соловьева «Национальный вопрос в России» и вызвали оживленную полемику в русской печати.

В сентябре – октябре того же 1888 г. в газете «Гражданин» была опубликована статья Леонтьева «Национальная политика как орудие всемирной революции (Письма к О.И. Фуделю)», направленная против теории и практики европейского политического национализма и его применимости к России. Тема была продолжена мыслителем в ноябре 1888-го – феврале 1889-го в статье «Плоды национальных движений на православном Востоке» (тоже в «Гражданине»). Обсуждение этих публикаций было куда локальнее, чем соловьевских, но тем не менее немногочисленные отклики на них заставили Леонтьева до конца жизни работать над разъяснением своих мыслей по национальному вопросу (неопубликованные при его жизни работы «Культурный идеал и племенная политика. Письма г-ну Астафьеву» и «Кто правее? [Письма к Владимиру Сергеевичу Соловьеву]»).

Сразу же дезавуирую возможные конспирологические версии. История публикаций соловьевских и леонтьевских текстов хорошо документирована и изучена специалистами – ни о какой спланированной одновременности этих демаршей не может быть и речи. Тем интереснее «странное сближенье» двух вроде бы столь различных корифеев отечественного любомудрия. Особую пикантность ему придает то, что Леонтьев все в том же 1888-м выступил в качестве оппонента Соловьева, защищая от него (пусть и весьма дипломатично) Данилевского (статья «Владимир Соловьев против Данилевского» – «Гражданин», апрель-июнь). Соловьев и Леонтьев критиковали национализм, вроде бы исходя из совершенно разных оснований, нигде друг на друга не ссылаясь. Но неужели перед нами просто случайное совпадение? Ответу на этот вопрос и посвящена данная работа.

Но прежде чем перейти к конкретному анализу, два слова о посвящении. Анатолий Петрович Ланщиков (1929–2008) – известный русский литературный критик и публицист, с которым я много лет назад имел честь несколько раз лично общаться. Именно ему принадлежит первая в России после 1917 г. попытка разобрать воззрения В.С. Соловьева (и отчасти К.Н. Леонтьева) на национальный вопрос с русской национальной точки зрения в статье «Национальный вопрос в России» (журнал «Москва». 1989. № 6).