Она положила зеркальце.

— Я так и думала, что ты не скажешь, кого на самом деле имел в виду.

Я схватил ее за плечи. Она глянула на мои руки с таким видом, словно они были недостойны ее касаться. Я ударил ее, и Миранда, схватившись за щеку, упала на пол. Я помог ей подняться, умоляя о прощении. Она медленно встала. Глаза у нее были холодными, щека покраснела от оплеухи.

— Если ты посмеешь еще раз ударить меня, я скажу Федерико.

Я вышел из комнаты и закрыл дверь.

Мир с каждым днем понемногу менялся. Миранда превращалась в принцессу, Федерико вовсю ухлестывал за ней, а управление замком полностью отдал во власть Витторе. Мой братец заключал контракты по сбыту шерсти, запретил Бернардо составлять гороскопы и заставил Пьеро показать ему, как тот готовит свои снадобья. Кроме того, он не давал больше Септивию читать вслух и рассорился с Чекки. За ним повсюду ходили телохранители — сперва двое, потом четверо.

В ту ночь я услышал тихие шаги за дверью. Когда я открыл ее, ко мне вошли Чекки и Септивий.

— Свет привлекает внимание, — сказал Чекки и задул мою свечу.

Мы стояли в темноте, озаренные лишь сиянием луны. Чекки кашлянул, как обычно, когда собирался сказать что-либо важное.

— Нас беспокоит судьба Корсоли. Поскольку герцог очень увлечен, он не слушает наших советов.

— А чьи слушает?

— Витторе.

Чекки подергал себя за бороду.

— Он подружился с солдатами, — заметил Септивий.

Другими словами, его так хорошо охраняли, что просто убить Витторе было невозможно.

— Зачем вы мне все это говорите?

— Ты хорошо служил герцогу, — осторожно подбирая слова, сказал Чекки. — Он женится на твоей дочери. Вы с ним близки. Может, ты придумаешь, как спасти Корсоли?

В окно влетела летучая мышь и заметалась по комнате, лихорадочно хлопая крыльями.

— Предзнаменование! — проронил Септивий.

«Но что за предзнаменование?» — подумал я, когда мышь вылетела из окна.

— Если я сделаю что-нибудь, чтобы помочь Корсоли…

— Мы будем вечно у тебя в долгу, — сказал Чекки.

Мы пожали друг другу руки.

Когда они ушли, я сел у окна. Дождя не было, но звезды висели низко, казалось, до них можно дотронуться рукой, а горы, изрезавшие вершинами темное бархатное небо, выглядели как нарисованный пейзаж. Нет, правда! Все стало каким-то нереальным. До меня только теперь начало доходить, что, собственно, произошло. Со мной, Уго ди Фонте, дегустатором герцога Федерико Басильоне ди Винчелли, разговаривали как с придворным!

Я постоянно старался спасти чью-то жизнь — Миранды, свою собственную, герцога. Теперь мне предстояло ее отнять. И хотя я хотел прикончить Витторе в конюшне, при мысли о предумышленном убийстве мне было не по себе. Интересно, наблюдает ли за мной Господь? Я поймал себя на том, что постоянно оглядываюсь через плечо и улыбаюсь только потому, что боюсь, как бы лицо не выдало моих замыслов. А потом я вспомнил, как Витторе убил моего лучшего друга Торо, как он чуть не изнасиловал Миранду, и это вызвало во мне такую бешеную яро…

Не могу писать после белены. В глазах плывет, вещи становятся то больше, то меньше, и я ничего не узнаю вокруг. Адская головная боль. Продолжу позже.

Аббат Тотторини говорил, что Бог все видит. Если так, почему Всевышний позволил Витторе проклинать его и не отомстил? Может, он ждет? Но чего? Он же мог выдать моему братцу по первое число в любой момент! Однако если я прав и Господь не столь всевидящ, тогда мстить должны те, кто действительно видит. Витторе заявлял, что он дьявол. В таком случае, я — воин Христов. А кроме того, если мой братец замышляет убить меня, ему плевать, видит это Бог или нет. Ему вообще нет до Господа дела. Короче говоря, когда меня одолевали сомнения, я размышлял о благородстве своей миссии, исполнялся гордости от того, что Бог избрал меня, дабы достичь своей цели, и давал клятву осуществить задуманное даже ценой собственной жизни.

Мы решили, что устроить на Витторе засаду невозможно из-за телохранителей, а отравить его слишком сложно. Поэтому я наблюдал, выжидал и расспрашивал слуг, которые так любили его, что рассказывали мне больше, чем я хотел знать. Боже правый! Какие же глупые бабы! Но именно от них я узнал, что Витторе никого не допускает в свои покои и всегда запирает их, когда уходит, оставляя у дверей охрану. Очевидно, он что-то прятал — и я решил узнать, что именно.

Подкупать охранников я не решился, поскольку они могли взять деньги и преспокойно рассказать все Витторе. Две недели я мучительно размышлял о том, как его убить, и не продвинулся ни на шаг. Меня охватило отчаяние — и тут Господь всемогущий благословил мою миссию, дав мне ответ. Произошло это следующим образом.

Федерико никак не мог просраться, и Пьеро, который снова пользовал герцога, заказал целый поднос фруктов, сбрызнутых соком лимона, чтобы облегчить ему пищеварение. Средство возымело такое эффективное действие, что Федерико еле успевал встать с кровати и срал, как конь. Услышав об этом, я попросил Чекки сделать ключ, который подходил бы к спальне Витторе. Заполучив вожделенный ключ, я велел Луиджи отнести охранникам моего брата такой же завтрак, какой Пьеро дал Федерико. Они жадно проглотили фрукты — а мне оставалось только ждать. Я выжидал несколько дней, пока наконец стражнику, стоявшему у дверей Витторе, не приспичило облегчиться. Тут я и проскользнул к нему в спальню.

Potta! Не дай мне Бог еще раз попасть в такое логово! Казалось, у него в спальне подох целый выводок летучих мышей — такая здесь стояла вонь. Но смрад — это еще полбеды. Похоже, Витторе обошел все улицы Корсоли, Венеции и Рима, подбирая по дороге все мыслимые отбросы, какие мог найти. На полу стояли потрепанные сундуки, валялись грязные тюфяки, треснувшие вазы, продранные корзинки и расколотые шлемы с прилипшими к ним высохшими мозгами. Возле кучи старых седел и сломанных сабель высилась гора испачканной кровью одежды, рядом торчали вверх ножки старых кресел. Где он нашел все это барахло и зачем его хранил — ума не приложу. Возможно, солдатская служба, а затем разбойничье ремесло свели моего братца с ума…

С одной стороны двери стоял большой стол, заваленный книгами, с другой — три плевательницы. Я попытался сдвинуть книги, но они повалились со стола при первом же моем прикосновении. Плевательницы были такие полные, что помои текли через край. Меня начало тошнить от вони. Я пролез под столом, вскарабкался на кучу тряпья и сломанной мебели и наконец добрался до противоположной стены, где стояла кровать. Я встал и открыл ставни. Зловоние поплыло наружу, в комнату ворвался свежий воздух. Я закрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул. И тут ноздри мне защекотал запах — такой слабый, что его мог унюхать лишь опытный дегустатор. Словно гончая, принюхиваясь, я подошел к кровати — и там, под простынями, обнаружил шесть пузырьков с имбирем, размельченными жуками, корицей и ртутью. Неудивительно, что Федерико так странно себя ведет! Это был афродизиак — скорее всего не более действенный, чем мои амулеты, но в десять раз более опасный.