Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, страшно. Но это он просто вспугнул дичь.
Они осторожно вошли в заросли. Ферз бежал к следующему холму, который возвышался там, где кончались кусты.
– Он не видел нас?
– Нет. Иначе он бы оглядывался. Подожди, пусть скроется из виду.
– Мерзкое занятие! – неожиданно вскипел Хилери. – Но нужное – согласен с тобой. Что за кошмарный крик! Однако пора всё же решить, что мы будем делать, старина.
– Я уже думал, – сказал Эдриен. – Если удастся убедить его вернуться в Челси, уберём оттуда Диану и детей, рассчитаем горничных и наймём ему специальных служителей. Я поживу с ним, пока все не наладится. По-моему, единственный его шанс – это собственный дом.
– Я не верю, что он согласится.
– Тогда один бог знает! Пусть его прячут за решётку, но я к этому руку не приложу.
– А если он попытается покончить с собой?
– Тут уж тебе решать, Хилери.
Хилери помолчал.
– Не очень полагайся на моё облачение, – сказал он наконец. – Трущобные священники – люди не из жалостливых.
Эдриен схватил брата за руку:
– Он скрылся из виду.
– Пошли!
Они почти бегом пересекли ложбину и начали подниматься по склону. Наверху растительный покров изменился. Холм был усеян редкими кустами боярышника, тисом и куманикой, кое-где попадались молодые буки. Все это обеспечивало надёжное прикрытие, и братьям стало легче идти.
– Мы подходим к перекрёстку над Богнором, – бросил Хилери. – Того и гляди потеряем его: он может найти тропинку, ведущую вниз.
Они опять побежали, потом круто остановились и притаились за тисом.
– Он не спускается. Смотри! – шепнул Хилери.
Ферз бежал к северной стороне холма по открытому, поросшему травой пространству, минуя то место, где сходились тропинки и был вкопан столб с указателями.
– Вспомнил! Там есть ещё одна тропинка вниз.
– В любом случае медлить нельзя.
Ферз пошёл шагом. Опустив голову, он медленно поднимался по склону. Братья наблюдали за ним из-за тиса, пока он не исчез за бугром, вздымавшимся над плоской вершиной.
– Живо! – скомандовал Хилери.
Расстояние составляло добрых полмили, к тому же обоим было за пятьдесят.
– Помедленней, старина! – задыхаясь, попросил Хилери. – Как бы наши мехи не лопнули.
Упорно продвигаясь вперёд, они достигли бугра, за которым исчез Ферз, и обнаружили травянистую тропинку, которая вела вниз.
– Теперь можно и потише, – шёпотом объявил Хилери.
Этот склон холма также был усеян кустами и молодыми деревьями, и они сослужили братьям хорошую службу, прежде чем те не наткнулись на заброшенный меловой карьер.
– Давай приляжем на минутку и отдохнём. Он ещё не спустился с холма, иначе мы заметили бы его. Слышишь?
Снизу донеслись звуки песни. Эдриен приподнялся над краем карьера и выглянул. Ферз лежал на спине невдалеке от тропинки, чуть ниже братьев. Слова, которые он пел, были слышны совершенно отчётливо:
Долго ль мне плакать, тебе распевать?
Долго ль ещё мне по милой страдать?
Ах, почему не могу я забыть
Ту, что не хочет меня полюбить?
Песня смолкла. Ферз лежал, не издавая ни звука. Затем, к ужасу Эдриена, лицо его исказилось, он потряс сжатыми кулаками, выкрикнул: "Не сойду… не сойду с ума!" – и приник лицом к земле.
Эдриен отпрянул:
– Это ужасно! Я должен спуститься и поговорить с ним.
– Лучше давай вместе… Обойдём по тропинке. Тише! Не спугни его.
Они пошли по тропинке, огибавшей меловой карьер. Ферз исчез.
– Спокойней, дружище! – бросил Хилери.
Они шли с поразительной неторопливостью, словно отказались от погони.
– Кто после этого поверит в бога? – уронил Эдриен.
Кривая улыбка исказила длинное лицо Хилери:
– Я верю в бога, но не в милосердного, как мы понимаем это слово. Я помню, на этой стороне холма ставились ловушки. Сотни кроликов претерпели здесь все муки ада. Мы обычно вытаскивали их и добивали ударом по голове. Если бы мои убеждения стали известны, я лишился бы духовного сана, а кому от этого польза? Сейчас я всё-таки хоть что-то делаю для людей. Смотри – лиса!
На мгновение они задержались, проводив взглядом небольшого красновато-рыжего хищника, кравшегося через тропинку.
– Замечательный зверь! Раздолье здесь для всякой твари земной – голубей, соек, дятлов, кроликов, лисиц, зайцев, фазанов: в этих крутых лесистых оврагах их никто не потревожит.
Начался спуск. Вдруг Хилери вытянул руку, – внизу по ложбине, вдоль проволочной изгороди шёл Ферз.
Они увидели, как он исчез из виду, затем, обогнув угол изгороди, опять появился на склоне.
– Что теперь?
– Оттуда ему нас не видно. Подойдём поближе, потом окликнем. Иначе он просто убежит.
Они пересекли откос и под прикрытием кустов боярышника обогнули изгородь.
– Загон для овец, – сказал Хилери. – Видишь? Они пасутся по всей возвышенности. Это южные Меловые холмы.
Они опять выбрались на вершину. Ферза нигде не было видно.
Держась поближе к проволоке, братья взобрались на следующий холм и осмотрелись. Чуть дальше влево холм круто переходил в ложбину. Впереди была луговина, за нею – лес. Справа от них вдоль пастбища все ещё тянулась проволочная изгородь. Внезапно Эдриен сдавил руку брата. Ферз лежал, уткнувшись лицом в траву, ярдах в семидесяти по ту сторону проволоки. Рядом паслись грязновато-серые овцы. Братья спрятались за куст, откуда можно было наблюдать, оставаясь незамеченным. Оба молчали. Ферз лежал не шевелясь, овцы не обращали на него внимания. Жирные, коротконогие, курносые, они щипали траву с невозмутимостью, свойственной сэссекской породе.
– Как ты думаешь, он уснул?
Эдриен покачал головой:
– Нет, но по крайней мере успокоился.
В позе Ферза было что-то, хватавшее за сердце: он напоминал малыша, который прячет голову в коленях матери. Казалось, что трава, которую он ощущал лицом, телом, раскинутыми руками, дарует ему успокоение. Он словно искал возврата к незыблемой безмятежности матери-земли. У кого хватило бы духу потревожить его в такую минуту?
Солнце уже перевалило к западу и светило братьям в спину. Эдриен повернул голову и подставил лучам щеку. Всей душой влюблённого в природу сельского жителя он тянулся к этому теплу, запаху травы, песне жаворонков, синеве неба. Он заметил, что Хилери тоже повернул лицо к солнцу. Было так тихо, что если бы не пение жаворонков да глухое чавканье жующих овец, природа казалась бы немой. Ни голоса людей, ни рёв скота, ни шум машин не доносились сюда с равнины.