Сан-Франсиско и направился в сквер. Там, облокотившись на парапет, он стал смотреть на Пенедос-Алтос. Впервые за весь день он почувствовал удовлетворение — строительство домов продвигалось вперед. Однако как только его глаза наткнулись на фабрику Азеведо де Соуза, он снова нахмурился, в этот день фабрика была ему ненавистна больше, чем когда-либо.

Он решил вернуться домой и стал подниматься по центральной тополевой аллее. Сморщенные старики в поношенных костюмах беседовали у эстрады для оркестра. То были несчастные, уволенные с фабрик по старости, — существа, столь же бесполезные, как растительные и минеральные остатки, которые извлекаются из шерсти и выбрасываются на свалку. Кое-кому помогали сыновья, продолжавшие работу отцов. Однако большинство было лишено поддержки детей, и только пятница приносила им небольшое облегчение. В этот день, прошагав по грязным уличкам, они входили в профсоюз, помещавшийся в большом доме, таком же старом, как они сами. Старики и старухи поднимались на второй этаж; еле волоча ноги, направлялись в старинный зал и становились в очередь. Согбенные годами спины, дрожащие руки, полуоткрытые от одышки губы — не легко в эти годы взбираться по лестнице, — морщинистые щеки, растрепанные седые волосы — вот что представляла собой эта мрачная, как похоронная процессия, вереница людей. Старики и старухи неуверенными шагами подвигались вперед, пока в глубине зала молодой чиновник не вручал им от имени страховой кассы по двадцать эскудо. Получив пособие, старики и старухи, в дырявых башмаках, в рваной одежде, шли к домам своих бывших хозяев, на которых работали всю жизнь. Однако многие фабриканты, ссылаясь на обязательные взносы органам социального страхования, ничего не давали; некоторые жертвовали по десять тостанов в неделю.

И пособие профсоюза и милостыня хозяев — все это означало голод. Старики и старухи обманывали желудок и время в ожидании следующей пятницы и медленно умирали. Все они думали о богадельне, и все ее боялись, потому что богадельня была преддверием смерти, неизбежного конца. Нищета, однако, зажимала их в такие тиски, что многие, преодолев страх, все же стучались в двери Убежища для инвалидов. Но там для всех не хватало мест. Нередко, когда смерть забирала одного из проживавших в богадельне, выяснялось, что ближайшие кандидаты на его койку тоже умерли…

Летнее солнце было их единственным другом Обычно прятавшиеся в своих норах старики и старухи летом собирались в сквере, откуда видны были фабрики, где они проработали десятки лет. Тут было солнце и, главное, рядом проходила дорога, по которой возвращались с фабрик рабочие. Старики лелеяли надежду на несколько грошей в дни получки, на сигарету или по крайней мере на ласковое слово, когда у рабочих не было ни сигарет, ни денег.

Орасио хотел быстро пройти мимо эстрады, около которой группами стояли старики. Но в это время его окликнул Паредес. Старый рабочий шел к нему, опираясь на палку:

— Орасио! Орасио! Бока-Негра сказал мне, что ты начинаешь учиться на ткача. Хорошо делаешь! Я был рад узнать об этом. Ты молодой и крепкий… Чего бы я ни дал, чтобы оказаться в твоем возрасте!..

Паредес, который недавно овдовел, никогда не попрошайничал, но Орасио понял, чего хочет старик. Он сунул руку в карман и протянул Паредесу пять тостанов. Тот пожелал ему счастья. Не успел Орасио отойти, как старик нагнулся и поднял с мостовой окурок…

Эта встреча напомнила Орасио, что в день, когда он впервые пришел на фабрику, Паредеса уволили. И Трамагал обвинил в этом его…

У порогов домов, как всегда в этот предвечерний час, сидели женщины; они очищали и штопали куски материи. Проходя мимо, Орасио здоровался с теми, кого знал. Когда он обратился с приветствием к одной из соседок — Прокопии, — его вдруг осенила мысль и он остановился. Прокопия отложила в сторону материю, выслушала его и приветливо сказала:

— Что ж, пусть она приходит.

Вернувшись домой, Орасио сообщил Идалине:

— Я попросил Прокопию, чтобы она научила тебя очищать материал от соринок — так ты сможешь быстрее стать работницей. Кроме того, у тебя будет занятие и не придется все время сидеть одной… Прокопия симпатичная и как будто добрая женщина. Ну, что ты на это скажешь?

— Я рада… Я очень хочу поскорее начать зарабатывать…

Орасио снял шляпу и уселся ужинать. Он был доволен ответом жены.

Матеус поставил Орасио к Маррете, самому опытному ткачу. За соседним станком работал Дагоберто, худой, лысый, с продолговатой головой, которая походила на большое яйцо, поставленное на плечи.

Орасио радовался, что обучать его будет Маррета. С тех пор как он переехал в Ковильян, они встречались только во время обеденного перерыва и изредка по воскресеньям, если старый ткач приходил в город. Это уже было совсем не то, что прежде, когда Орасио по вечерам сидел у Марреты или вместе с ним возвращался с фабрики. Орасио не хватало Марреты, не хватало бесед о жизни, которые они вели, оставаясь наедине: вера старика в будущее всегда как-то поддерживала его. Дружба с Марретой, его чуткость и отзывчивость ободряли Орасио… Вначале ему показалось, будто старик не очень доволен, что его определили к нему в ученики. Но вскоре Маррета ласково улыбнулся и принялся объяснять, как работает станок.

— Это нити основы. Они проходят через глазки ремизок. А ремизки — это вон те движущиеся рамы. Видишь? Теперь замечай: одни ремизки поднимаются, другие опускаются. Одни нити оказываются внизу, другие наверху. Через нити основы прокидывается челнок и продевает уточную нить по всей ширине основы…

Казалось, что работа ткацкого станка с его непрерывным сухим и размеренным треском, круговоротом быстрых, вечно одинаковых движений не зависела от человеческой воли.

— Вот ремизки, которые были вверху, пошли вниз, а те, что были внизу — вверх, — продолжал объяснять Маррета. — Челнок опять прошел, вплетая нить. Так при переплетении уточной нити с нитями основы и получается ткань… Понял?

Взглянув на Орасио, Маррета увидел, что ученик не понял ничего. Он снисходительно улыбнулся и принялся объяснять все сначала. Потом сказал:

— Это нетрудно, ты только присматривайся. Со временем разберешься. Если бы ты родился в Ковильяне, то, наверное, учился бы в промышленной школе и уже давно был бы ткачом. А так тебе приходится до всего доходить самому… Я-то знаю, как трудно дается ученичество… Сам через это прошел. Не хочется и вспоминать!

Маррета продолжал объяснения:

— Сейчас на шпуле челнока кончится нить и станок остановится. Нужно иметь наготове другой челнок со шпулей и намотанной на нее нитью. Шпуля в челнок вставляется так… Видишь? Совсем легко. Это и есть перезарядка челнока.

Станок остановился. Маррета быстро