Поэтому в неприятельском плену старшие прилагали разнообразные усилия, чтобы удержать военнопленных, озлобленных на собственное правительство, не оказывавшее им надлежащей помощи, от опрометчивого шага измены Родине. Справедливо утверждение, что основная масса пленных сознавала, что воевать не за что, что здесь живут такие же бедные крестьяне, как же можно отобрать у них землю? Свои ростки пускала и ненависть к монархическому режиму, присылавшему лишь иконки да иногда черные сухари, так как такая помощь рассматривалась в сопоставлении с пленными союзных держав. Вдобавок с поощрения администрации лагерными библиотеками заведовали, как правило, пленные, склонные к социализму.

Сам же К. Левин пишет, что к 1917 году «армия военнопленных разложилась гораздо раньше, чем армия на фронте, и стала огромным сборищем отчаявшихся и озлобленных людей. Среди них было бы смешно вести какую-нибудь патриотическую пропаганду. Они со скукой и презрением относились ко всему тому, что не касалось их собственной участи. Они медленно вымирали и видели, что царское правительство бросило их на произвол судьбы, как только они стали ему не нужны. Лишь редкие письма и иногда холщовые мешочки с черными сухарями приходили с далекой родины».[262] Честно говоря, даже интересно, что он написал бы о периоде Великой Отечественной войны? Тогда приказ № 270 от 16 августа 1941 года полагал всех пленных считать дезертирами, а их семьи подлежали аресту, как семьи нарушивших присягу и предавших Родину. Стоит ли удивляться мизерному коллаборационизму в 1914–1917 гг. в сравнении с сотнями тысяч коллаборационистов в 1941–1945 гг.?

Духовной опорой сопротивления такому «презрению» становилась религия, поддерживаемая унтер-офицерами и старшими по лагерю. Именно они наряду с прочими элементами быта (библиотеки, театры, хоры, оркестры, спортивные кружки — футбол и теннис) устраивали церкви. Недаром австро-германское руководство настойчиво противилось допущению в лагеря священников. Поэтому «религиозные представления военнопленных не раз вызывали конфликты. Так, русские сестры милосердия передали в военное министерство Пруссии жалобу пленных солдат: после неудачной попытки побега их возмущал не перевод в штрафные команды на особо тяжелые работы, а распоряжение нашить для опознания на заднюю часть брюк перекрещивающиеся желтые полосы, что воспринималось как оскорбление религиозных чувств».[263] Действительно, на одежде пойманных беглецов вышивались кресты из желтого коленкора — на спине, рукавах, ногах и седалище.[264] Между тем Гаагская конвенция о законах и обычаях сухопутной войны от 18 октября 1907 года в статье 18 устанавливала, что «военнопленным предоставляется полная свобода отправления религиозных обрядов, не исключая и присутствия на церковных, по их обрядам, богослужениях, под единственным условием соблюдения предписанных военной властью мер порядка и безопасности».

«Добыл» немцев

Австрийские и германские военнопленные, взятые в плен в 1914 году

Коллаж: из иллюстрированного журнала времен Первой мировой войны, иллюстрирующий

отношение русских солдат к германским пленным

Пленные австрийские офицеры

Пленные австрийцы на московской улице

Пленные солдаты германского Ландвера

Привал пленных австрийцев

«Русский солдат утоляет жажду раненого австрийца»

«На стенах казармы во Львове изображены формы одежды австрийских войск.

Пленные австрийцы дают объяснения их русскому офицеру»

Пленные австрийские офицеры и нижние чины

Пленные немецкие пехотинцы

Крестьяне схватили переодетого немецкого шпиона