Войдя в номер, Антон бросил сумки в угол, достал телефон и уже наудачу, скорее для очистки совести, набрал номер Александра Валентиновича. На этот раз абонент оказался недоступен.

На душе стало тревожно. Антон не знал, кто еще, кроме Тихонова и Исакова, был бы в состоянии помочь отыскать ответы на интересующие его вопросы. Первый и главный из них: кто подставил «кролика Роджера»? Другими словами, кому было выгодно повесить на него убийство бедного профессора? Антон начал даже подумывать о том, чтобы позвонить Исакову, но сумел побороть соблазн. Бывший одноклассник определенно «был в игре». Но на чьей стороне?

Между тем предстояло жить дальше, как-то планировать свои дни. Антон абсолютно позабыл про своего приятеля, с которым планировал повидаться в Вегасе и ради кого он сюда и приехал. В его планы на ближайший вечер вмешалась женщина. Но не просто женщина. В недалеком прошлом — без пяти минут жена.

Интересно, получилось бы у них что-нибудь путное, не будь Рита немкой? Да не просто немкой, а немецкой разведчицей, сотрудницей БНД.

Антон с волнением готовился к предстоящей встрече, словно к романтическому свиданию, хотя и понимал, что Рита здесь не из-за проснувшегося чувства, а исключительно как профессионал. Но все равно ему очень хотелось верить в чудо. Чудо — это то, что ему сейчас очень нужно.

Как Антон ни пытался сохранять спокойствие и невозмутимость, с приближением свидания пульс участился, сердце забилось в груди чаще — вернулись на время забытые переживания. Он не вспоминал сейчас, что находится в бегах, за границей, что денег у него хватит на месяц скромной жизни, не более. А уж если он решит остаться здесь, в Лас-Вегасе, да еще и в «Белладжио», то протянет от силы неделю.

Но сработала самая удивительная и счастливая черта натуры Антона, милосердно подаренная ему Богом при рождении. Он обладал редким умением частично отключать память, не думать одновременно о нескольких предметах, не проигрывать в голове варианты развития ситуаций, не тратить много времени на принятие решений. Он действовал быстро, а к анализу сделанного чаще прибегал уже по итогам совершенных поступков. Александр Валентинович советовал не пускать действие наперед батьки, то есть мысли. Но Антон именно эту рекомендацию пропускал мимо ушей, и в этом смысле сегодняшний вечер, к сожалению, не стал исключением.

Если того требовала обстановка, Антон не просто умел жить одним днем — весь его мир, при желании, сжимался до одной-единственной цели, мысли, ситуации.

Ситуацией сегодняшнего вечера было свидание с Ритой. Ну хорошо, пускай не свидание… А как назвать встречу двух людей, которые еще несколько месяцев назад готовы были идти под венец? Да взять хотя бы эпизод, когда она, без предупреждения, неожиданно нагрянула в российскую глушь только для того, чтобы увидеть его снова. Очень это было трогательно, по-русски. Даже слишком.

Они договорились увидеться в восемь часов в фойе гостиницы. Точнее, в «икорном» баре. До вечера оставалась еще уйма времени. Антон его решил даром не тратить. Для начала надо было встретиться с приятелем, а уж потом добраться до дневника профессора.

Антон вернулся в номер, когда уже заметно стемнело. Несмотря на то, что восхитительный вид из окна и «пение» фонтанов, выстреливающих тонны воды до самых верхних этажей отеля, отвлекали внимание, он решил переключиться с поэзии на прозу, точнее с лирики на физику или, скорее, мистику. Антон достал дневник Вилорика Рудольфовича и стал его внимательно изучать.

Антон буквально расшифровывал страницу за страницей, с трудом разбирая почерк профессора. Работа сродни походу по дремучему, заваленному буреломом лесу. Но если на первой странице он почувствовал острое желание отложить дневник в сторону, то на второй уже читал его с интересом, а прочтя третью, знал, что ни при каких обстоятельствах не расстанется с этой тетрадкой, пока не прочтет ее от корки до корки и не поймет все до конца.

Делая выписки, он частенько возвращался к уже прочитанному и чем глубже вникал в суть работы Плукшина, тем более удивительным и невероятным казалось ему то, что именно ему, Антону Ушакову, суждено было стать одним из первых обладателей тайны Тунгусского метеорита.

Когда он дочитал дневник профессора практически до конца, когда оставалось всего несколько страниц, лишь одна мысль беспокоила его воспаленное сознание: все, что написано в этой тетрадке, не может быть правдой! Это лишь догадки, попытка логического осмысления содержания текстов, нанесенных на поверхности найденных в тайге табличек, приблизительная трактовка их сути…

Сам Плукшин не раз и не два делал оговорку: при расшифровке он руководствовался земными принципами переводов древних текстов, знаниями и логикой, тогда как космическая природа табличек не вызывала у него сомнений. Плукшин полагал, что трактовка сути «послания с небес» очень сильно зависит от «сферы занятости» переводчика.

Для человека религиозного тунгусские таблички могут показаться новыми божественными заповедями для всех нас. Или пророчествами? Но сказано ведь: «Никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою…»

— Пророчествами… — прошептал Антон и пролистнул страницу дневника. — Что значит «нельзя разрешить самому собою»? Знаний не хватит? Образования? Нечто подобное я слышал тогда от Плукшина…

При расшифровке, — писал дальше профессор, — я изначально использовал древний сирийский язык, который еще именуют арамейским. Чтение справа налево выдавало несогласованность содержания. В комбинации, безусловно, присутствует логика, но это скорее логика формул, чем логика речевого обращения. Если, вопреки правилам, читать слева направо, то становится ясно, что в такой последовательности слова и символы чередуются, образуя в итоге вполне связные предложения. Лишь только я начал разбирать их смысл, как до меня «дошло»: я ведь просто читаю перевернутые буквы древнееврейско-финикийского алфавита!!! От этих самых двадцати семи букв ведет начало греческое письмо, латиница, старославянская кириллица. Поистине это письмо дано было человечеству больше 2000 лет назад великими пророками, а то и самим Господом Богом. Да откуда вообще известно, когда оно в действительности появилось?! Вся эта историческая наука с ее хронологией событий — одна большая гипотеза, не более. Когда мне наконец посчастливилось перевести первое предложение, я битый час не мог взять себя в руки. Осознание близости сенсационного открытия превратило меня в мальчишку. Я только что не пустился в пляс по комнате. Придя домой, я сто раз перечитал фразу, перепроверил все еще и еще раз и понял, что попал в точку. Итак, внимание — вот она, самая первая строчка, первое Пророчество и, заметьте, не из Библии, а нацарапанное на какой-то железной пластинке, найденной в лесу:

«Пришедший в северный Город, лишенный страха, уроженец места у долгой реки, что соединяет две веры, захочет с апостолами своими править миром и как пророк проповедовать равенство, свободу и любовь, но вместо этого кровью распишется в книге вечности и усилит страдания своего и чужих народов, и найдет судьбу свою, лишившись разума, но не лишившись зрения. И увидит, как зло (на полях: «сатана», «темная энергия», «темная сила»?) воцарится на троне его и погибнет Земля от рук плоть от плоти своих и кровь от крови своих (на полях: тут приблизительно — меня несет) по прошествии ста десяти лет. Огонь небесный в утренний час не допущен в северный Город, ибо и одна невинная жертва не оправдает спасение даже целого мира, но видело малое число, как жарок и как беспощаден он…»