Я притронулся к ее плечу. Около торчащей из ее рта трубки с каждым выдохом появлялись пузыри. Звук ее дыхания, влажный и прерывистый, был булькающим, как вода в ионизаторе. Пневмония… Такой диагноз ей поставили. Судя по статистике, большинство пациентов, находящихся в коме, умирает именно по этой причине. Неужели бабушка Пру вскоре превратится в очередную цифру в колонке данных?

Промелькнувшая в голове мысль едва не заставила меня схватить контейнер и вышвырнуть его в окно. Однако вместо этого я взял бабушку Пру за руку — ее пальчики показались мне хрупкими, как замерзшие зимние ветки. Закрыв глаза, я сплел свои сильные пальцы с ее и прижался лбом к ее ладони. Мне захотелось, чтобы она очнулась и улыбнулась мне, а бесчисленные трубки и пластыри чудесным образом исчезли. Может, мне помолиться? Если сильно надеяться на что-то, вдруг так и случится?

Задумавшись, я открыл глаза, ожидая увидеть унылую больничную койку и депрессивные персиковые стены. Но я очутился совсем в другом месте: на залитой солнечным светом лужайке перед домом Сестер.

И все было в целости и сохранности: и стены, и, крыльцо, и черепица на крыше…

Вдоль ведущей к изогнутому пандусу дорожки росли гортензии — любимые цветы бабушки Пру. Через двор натянули веревку с поводком для Люсиль. На веранде лежал йоркширский терьер, подозрительно похожий на Харлона Джеймса.

Собака имела более золотистый окрас, но я узнал ее и, наклонившись, прочитал надпись на ошейнике: «Харлон Джеймс III».

— Бабушка Пру! — позвал я.

На веранде стояли три белых кресла-качалки и плетеные столики. На одном из них обнаружился поднос с двумя стаканами лимонада. Я выбрал кресло, находящее посередине, поскольку на соседнем, ближе к лужайке, всегда сидела бабушка Пру.

И я принялся ее ждать.

Ведь именно она перенесла меня сюда.

Я почесал Харлона Джеймса III за ухом. Странное ощущение: я все-таки помнил, что его чучело переехало к нам в гостиную. За спиной послышалось шуршание. Вздрогнув от неожиданности, я обернулся:

— Бабушка Пру!

Она чуть-чуть напугала меня своим появлением. И она выглядела не лучше, чем в реальном мире, в своей больничной палате. Бабушка Пру закашлялась, и я услышал ритмичное жужжание аппарата искусственного дыхания. Пластиковые манжеты у нее на щиколотках равномерно сокращались и надувались.

Ее лицо казалось полупрозрачным, кожа была бледной, и сквозь нее просвечивала сетка синевато-фиолетовых вен.

— Я скучал по тебе, — заговорил я. — И Грейс, бабушка Мерси и Тельма! И Эмма, конечно.

— Эмма навещает меня почти каждый день, а твой папа по выходным. Они заходят поболтать со мной куда чаще, чем некоторые, — заявила она.

— Прости меня…

— Ладно-ладно, Итан, — замахала она на меня руками. — Меня посадили под домашний арест, как преступников, которых показывают по телевизору в новостях, — объяснила она и покачала головой.

— Бабушка Пру, а где мы сейчас?

— Понятия не имею. Кстати, времени у меня не много, здесь не заскучаешь.

Она расстегнула ожерелье и сняла с него подвеску. В больнице на ней не было никаких украшений, но я тотчас узнал его. Бабушка Пру часто упоминала, что оно досталось ей от отца, а тому — от его дедушки, то есть в те времена, когда меня «еще и в замысле Божьем не было».

— Это для твоей девочки, — произнесла она, протягивая мне золотую розочку. — Чтобы я могла присматривать за ней, когда тебя нет рядом.

— Почему ты волнуешься за Лену?

— Не твоего ума дело, — фыркнула она.

— Но Лена в порядке! Я о ней позабочусь!

Мысль о том, что бабушка Пру беспокоится за Лену, напугала меня больше, чем события последних месяцев.

— В любом случае, передай ей это от меня.

— Обязательно, — кивнул я, и в ту же секунду бабушка Пру растаяла в воздухе.

А я недоуменно уставился на стакан с недопитым лимонадом и на ее любимое кресло-качалку.

Внезапно меня ослепил яркий свет, и я вновь оказался в больничной палате. Немного придя в себя, я осознал, что солнечные лучи падают уже под другим углом. Я взглянул на мобильник — я тут уже три часа!

Что со мной? Почему мне гораздо легче проскользнуть в мир бабушки Пру, чем оставаться в реальности? Когда я впервые встретился с ней таким образом, мне показалось, что все длилось считаные минуты… Кроме того, с нами могущественная природная фея. Скрипнула дверь, и в комнате очутилась Лиа:

— Как ты? Нормально?

Я разжал кулак и посмотрел на лежащую на ладони миниатюрную розу. «Для твоей девочки». Нет, я точно сумасшедший. «Интересно, а что с остальными?» — подумал я и, кивнув, ответил:

— Отлично. Мне пора, Лиа.

Я вышел из комнаты и поплелся по коридору. Меня не покидало ощущение, я волоку за собой набитый камнями рюкзак.

Не успел я сесть в машину, как вдруг само собой включилось радио, и зазвучала до боли знакомая мелодия. После свидания с бабушкой Пру я испытал даже некоторое облегчение, слушая песню. Она была очень кстати, как ливень после многомесячной засухи. Моя песня предречения.

В восемнадцать лет, с восходом луны,

К нам придет оно — Колесо судьбы,

А потом Единый, кто стал двумя,

Восстановит порядок, отдав себя.

Этот «Единый», очевидно, должен восстановить порядок Вселенной. И при чем здесь Колесо судьбы? Кто обладает достаточно силой, чтобы управлять всем и вдобавок принимать человеческое обличье?

В мире существуют светлые и темные чародеи, суккубы и сирены, прорицательницы и предсказатели. Я вспомнил предыдущий куплет, в котором говорилось о королеве демонов. Теперь ясно, кто способен захватывать тела смертных!

Сэрафина.

Наконец-то я приблизился к разгадке. Хотя Лив и Мэкон целую неделю провели с Джоном и обращались с ним то как с Франкенштейном, то как с наследным принцем, то как с военнопленным (в зависимости от настроения), он так и не рассказал им ничего путного. А я не сообщил никому, кроме Лены, о моих видениях, связанных с бабушкой Пру. Но во мне зародилось смутное подозрение, что эти события являются звеньями одной цепи. Если в миску насыпали муку, рано или поздно получится тесто, как говорила Эмма.

Колесо судьбы. Эмма и бокор. Джон Брид. Восемнадцатая луна. Бабушка Пру. Песня предречения.

Еще не поздно.

Когда я достиг Равенвуда, Лена ждала меня, сидя на ступеньках парадной лестницы. Я чувствовал на себе ее взгляд, заезжая в покосившиеся железные ворота.

Вручая мне золотую розочку, бабушка Пру произнесла: «Это для твоей девочки. Чтобы я могла присматривать за ней».

Все это очень тревожно.

Я подошел к Лене. Она забрала у меня подвеску и молча пристегнула на свое ожерелье.