ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЕ. Существует ряд менее существенных доводов, многие из которых, честно признаться, я нахожу привлекательными и весомыми. Космические полеты затрагивают что-то очень глубокое – у многих из нас, если не у каждого. Открывающиеся межпланетные перспективы, более четкое понимание нашего места во Вселенной, исключительно наглядная программа, влияющая на наши представления о себе самих, помогут ясно осознать хрупкость нашей планеты, общие риски и ответственность всех наций и людей на Земле. Пилотируемые миссии на Марс могли бы открыть перед нами многообещающие перспективы, посулить большие приключения тем из нас (особенно молодым), кто готов к путешествиям. Даже теоретические исследования полезны для общества.

Я снова и снова замечаю, что, когда выступаю с лекциями о перспективах космической программы – в университетах, перед бизнесменами, военными, представителями профсоюзов, – моя аудитория гораздо менее терпеливо, чем я, относится к практическим, политическим и экономическим препятствиям. Люди хотят поскорее отмести все препоны, вновь пережить славные дни «Востока» и «Аполлона», продолжить начатое ими и шагнуть в другие миры. Они говорят: «Мы уже делали это раньше – сможем и снова». Но я сам себя предупреждаю, что посетители таких лекций – энтузиасты космоса.

В 1969 г. менее половины американцев полагали, что программа «Аполлон» стоит своих денег. Но к 25-летию посадки человека на Луну это количество выросло до двух третей. Несмотря на все проблемы, 63 % американцев считают, что НАСА справляется со своей работой хорошо или отлично. По данным опроса, проведенного CBS News, если не принимать во внимание расходы на миссию, 75 % американцев высказались за то, что «США должны послать астронавтов исследовать Марс». В молодежной аудитории этот показатель составлял 68 %. Полагаю, «исследовать» – ключевое слово.

Неслучайно, что, несмотря на всяческие человеческие недостатки и на то, как угасает в последнее время пилотируемая космонавтика (возможно, переломить эту тенденцию поможет пилотируемая миссия, участники которой должны отремонтировать телескоп «Хаббл»), астронавты и космонавты по-прежнему широко воспринимаются как герои нашего времени. Одна моя коллега-ученый рассказывала о том, как недавно съездила в высокогорную часть Новой Гвинеи, где посетила племя, до сих пор существующее «в каменном веке» и почти не контактирующее с западной цивилизацией. Эти люди не слышали о наручных часах, газированных напитках и замороженной пище. Но они знали об «Аполлоне-11». Знали, что люди ходили по Луне. Знали фамилии Армстронга, Олдрина и Коллинза. Хотели знать, кто летает на Луну в наши дни.

Проекты, ориентированные на будущее, которые, несмотря на их политические различия, могут быть завершены лишь в достаточно отдаленном десятилетии, постоянно напоминают нам о том, что будущее наступит. Когда мы захватываем плацдарм в другом мире, внутренний голос нашептывает нам, что мы не просто пикты, сербы или тонганцы. Мы люди.

Исследовательские космические полеты привлекают общественное внимание к научным идеям, научному мышлению и научной терминологии. Повышают общий уровень интеллектуальной заинтересованности. Мысль о том, что теперь мы понимаем нечто, не поддававшееся никому из наших предков, – этот восторг, особенно остро переживаемый учеными, причастными к работе, но ощутимый практически всеми – распространяется в обществе, отражается от стен и возвращается к нам. Это вдохновляет нас обращаться к проблемам из других областей, о разрешении которых раньше также не было и речи. Повышает в социуме всеобщее чувство оптимизма. Распространяет критическое мышление именно такого рода, которое совершенно необходимо, если мы пытаемся решать прежде непреодолимые социальные проблемы. Помогает мотивировать новое поколение ученых. Чем больше в СМИ науки – особенно если речь идет об описании методов, а также выводов и взаимосвязей – тем здоровее, на мой взгляд, все общество. Люди во всем мире жаждут знаний.

В ДЕТСТВЕ мои самые яркие сны были связаны с полетом, причем я летал не на какой-нибудь машине, а сам. Я словно подпрыгивал, а затем брал курс все выше и выше. На то, чтобы приземлиться, требовалось все больше времени. Вскоре я летел по такой высокой дуге, что вообще не опускался на землю. Я мог примоститься вверху, подобно горгулье, в нише рядом с башенкой небоскреба либо аккуратно присесть на облако. Во сне – который я, должно быть, видел во множестве вариаций как минимум раз сто, – чтобы взлететь, требовалось достичь определенного настроения. Это невозможно описать словами, но я помню, как это было. Делаешь что-то у себя в голове и глубоко в животе – и можешь просто взлететь одним усилием воли, при этом руки и ноги расслабленны. Ты паришь.

Знаю, у многих были подобные сны. Может быть, у большинства людей. Или у всех. Возможно, такие сны появились еще около 10 млн лет назад или ранее, когда наши предки изящно перемахивали с ветки на ветку в девственном лесу. Желание парить как птицы вдохновляло многих пионеров воздухоплавания, в том числе Леонардо да Винчи и братьев Райт. Может быть, отчасти именно поэтому нас так влекут космические полеты.

На орбите вокруг любой планеты или в межпланетном полете вы практически невесомы. Вы можете взлететь к потолку отсека, слегка оттолкнувшись от пола. Можете лететь, кувыркаясь, вдоль продольной оси корабля. Человеку радостно ощущать невесомость: об этом говорят почти все астронавты и космонавты. Но поскольку космические корабли по-прежнему такие маленькие и космические «прогулки» всегда требовали крайней осторожности, никто из людей пока не ощущал такого чуда и триумфа: разгоняться от почти неощутимого толчка, без всяких механизмов, пут, взлететь высоко в небо, в черное межпланетное пространство. Вы превращаетесь в живой спутник Земли или в одушевленную околосолнечную планетку.

Космические исследования удовлетворяют человеческую тягу к великим предприятиям, путешествиям и поискам приключений, сопровождавшим нас с тех самых пор, как мы, будучи охотниками и собирателями, начали свой путь по восточноафриканским саваннам миллион лет назад. По стечению обстоятельств – думаю, можно представить себе множество вариантов развития истории, при которых этого бы не произошло, – в нашу эпоху мы вновь сможем возобновить такие путешествия.

Исследование других миров требует как раз таких качеств, как риск, планирование, взаимопомощь и отвага, которые свойственны лучшим представителям военной профессии. Даже не стоит вспоминать о ночном старте «Аполлона» к другому миру. В таком случае вывод очевиден. Представьте себе обычные F-14, поднимающиеся с авианосных палуб, грациозно покачивающихся влево-вправо, их форсажные камеры пылают, а вас при этом словно что-то уносит – по крайней мере уносит меня. Причем глубина этого чувства ничуть не уменьшается, сколько бы мы ни знали о том, какое зло могут причинять эскадрильи боевых самолетов. Их старт просто затрагивает во мне другие струны. Это никак не связано со встречными обвинениями или с политикой. Это просто желание летать.

«Я… хотел не просто зайти дальше, чем кто-либо до меня, – писал капитан Джеймс Кук, исследовавший в XVIII в. Тихий океан, – я хотел отправиться так далеко, насколько это под силу человеку». Двести лет спустя Юрий Романенко, возвращаясь на Землю после космического полета, который на тот момент стал самым продолжительным в истории человечества, сказал: «Космос как магнит… побывав там однажды, вы только о том и можете думать, как вернуться туда».