Впрочем, русские офицеры никогда-то не боялись атаковать самые укрепленные высоты.

…Инга, видимо, только что вышла из ванной. Коротюсенький шелковый халатик василькового цвета едва прикрывал ее аппетитную… э-э-э… Выразимся иначе, халатик высоко открывал великолепные ножки. И рискованно открывал (если угодно, кое-как прикрывал) те самые округлости, из-за которых давеча уже ломались копья. Вдобавок учтем рассыпавшиеся по плечам Инги влажные волосы, аромат хорошего мыла, бриллиантовые капельки воды на нежной девичьей коже – и враз поймем, отчего гонец Никита и его гувернер Илья натурально обалдели.

На выручку им пришел вселенский дружбанолог, которому для обалдения требуется не чарующий вид краешка розовой ареолы земной женщины, а дивное зрелище глянцевых изумрудных чешуек у основания шеи персеанской рептилоидихи.

Геннадий мягко оттеснил впавших в оцепенение Муромского и Добрынина и цветисто поздоровался, продемонстрировав между делом отменное знание классики:

– Презабавно мне лицезреть насыщенный тонус вашего эпителия, милая ящерка! Так начинания, вознесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия, как я теряю речи дар, имея ваши перси пред собою!

(Ну что ты будешь делать, решительно не получается у авторов избежать в этой главе упоминания персей!)

Инга не стала ойкать и падать в обморок. Лишь улыбнулась с сознанием собственной неотразимости для любых видов разумных существ, чуть-чуть поправила халатик и сказала:

– Ах, какой вы куртуазный, мсье, я просто млею. И как же вас звать, дорогой шекспировед?

– Его звать Геной, – очнулся Никита. – Геннадием. Он из дальнего космоса, неважно говорит по-нашенски, поэтому мы его попросим отойти в сторонку! Да-да, милая ящерка, шажок-другой вбок. Третий-четвертый назад. Ать-два! Молодцом, боец. Там и побудь покамест.

Пространство для маневра было расчищено. Добрынин, демонстрируя отменную выправку и подлинно кавалергардскую галантность, шагнул к девушке, опустился на одно колено и на целую минуту припал к ее ручке.

– Меня вы, Инга, конечно же помните, – сказал он, оторвав губы от изящного запястья. – Вы не могли меня забыть, как не мог забыть вас я. Ну а это, – он мотнул в сторону Муромского чубом, – это…

– А меня она помнит тем более! – громыхнул Илья.

– …Это Илья, которого вы помните тем более, – хладнокровно завершил Никита начатую фразу и энергично встал. – Мы здесь для того, чтобы сообщить вам…

– Да вы проходите, – спохватилась Инга.

Никита попытался немедленно воспользоваться приглашением, но был остановлен железной рукой Муромского.

– Мы ненадолго, – сказал Илья, оттаскивая не в меру шустрого товарища. – Ты, Инга, вот что… Подбегай ко мне через полчасика, ага? У нас междусобойчик наметился, а без твоего присутствия (благоуханного присутствия! – встрял неугомонный Никита) мы там заскучаем. Ты вообще как, не занята? Сессия, то-се…

– Нет, не слишком, – сказала Инга. – Хорошо, я подойду. А… кто будет?

– Мы с этим дамским угодником, – взъерошил Илья волосы скалящемуся в улыбке Добрынину. – Лешка, само собой. Геннадий будет, Ванька Дредд…

При последнем имени глаза у Инги как-то по-особенному блеснули, и Муромский это конечно же заметил. Он осекся на мгновение, а потом скороговоркой завершил:

– Ну и еще пара хороших людей. Жених да невеста. Ждем, короче говоря.

Толкая перед собой вертящего головой и рассыпающего воздушные поцелуи Никиту, он зашагал вниз по лестнице.

Когда дверь за Ингой закрылась, Добрынин вмиг стал серьезным, остановился и упер палец в грудь Илье:

– Смирно, боец! Ты чего разнюнился? Трепаный взвод, да я ради тебя мелким бесом рассыпался, чуть колесом перед ней не пошел, а ты с позором отступил. Что за ерунда, Илюха?

Муромский тяжко вздохнул, с благодарностью пожал Никите руку и, не проронив слова, двинулся дальше.

– Геннадий, ты-то что молчишь, дружбанавт хренов, профессор кислых щей?

– Не стой на пути у высоких чувств, – знакомым каждому аквариумисту-любителю дребезжащим тенорком пропел рептилоид, после чего постучал когтем по своей шляпе.

Жест этот можно было истолковать в том числе как: «А ты подумай головой, балда!»

Никита присел на ступеньку, достал папиросу, закурил и жадно высадил в три затяжки.

Мало-помалу подтягивались приглашенные.

Уже Паша-Пафнутий, потрясенный Илюхиной аудио-библиотекой, по самые лопатки влез в шкаф с дисками. Из шкафа доносились нечленораздельные восклицания, а по временам высовывалась рука с оттопыренным большим пальцем. Иногда меломан вылезал из хранилища записей, рысил к проигрывателю, вставлял диск, надевал наушники и закатывал в восторге глаза. Поднесенные стопочки он, однако, опустошал вполне исправно, закусывал легонько…

Уже Ванька Дредд, устроивший для начала встречу соскучившихся друг по другу сушеных голов, сбросил цветастый балахон, оккупировал кухню и готовил необыкновенное папуасское блюдо с труднопроизносимым названием. Ингредиенты в этот шедевр островной кулинарии входили такие, что не только гастрономический конформист Леха, но даже всеядный Никита предпочел ничего о них не знать…

Уже Инга, устроившись в глубоком кресле в самой непринужденной позе (ноги на подлокотник, и гори огнем никчемная скромность!), с большим искусством рассказывала анекдоты из студенческой жизни, и благодарных слушателей у нее было хоть отбавляй. Да практически все человеческие существа, кто не готовил или не внимал музыке…

Уже профессор с далекого Персея, вкусивший литра полтора отменного домашнего рассолу, требовал от Фенюшки поведать без купюр, что она знает о прошлом прилете рептилоидов на Землю, а берегиня что-то отвечала…

Словом, наступило уже то великолепное время, когда русское застолье переходит наконец-то из прохладной «разгонной» фазы в любимую всеми фазу «коммуникационную», – а сильфиды Антонины все не было.

Первым забеспокоился хозяин. То есть беспокоился-то он давненько, просто думал, что вот еще минуточка – и девушка придет. Но минуточки бежали, а Тоня не появлялась.

Илья прошествовал к Паше и пощелкал перед его лицом пальцами, легонько зацепив при этом самый кончик носа.

– «Час зачатья я помню неточно, значит, память моя однобока, но зачат я был ночью порочно и явился на свет не до срока», – продекламировал Пафнутий, открыв глаза. Потом нашарил кнопку паузы и восторженно сказал: – Илюха, это ж вещь! Вещуга!

– Не без того, – согласился Илья. – Жеглов жжет, уж это без вопросов. – Заметив, что Пафнутий собрался вновь нахлобучить наушники, Муромский придержал его за руку: – Погоди. Слушай, Паш, ты где Антонину-то потерял? Мы ее заждались.

– Гм… – озадачился меломан, – ну так это… Она ж собиралась к Вовке, братцу ненаглядному, заскочить. Вставить ему фитиля по-семейному. Вчерашний-то наш разговор на Пятаке больно уж ее встревожил. Там, стало быть, и зависла.