— Это называется «стоять на стреме»?

Баженов поморщился:

— Не надо жаргона. Ты же образованный, интеллигентный парень.

Надя сказала:

— Им важно зацепить тебя. Пойми их положение. У них нет институтов, школ, училищ, техникумов. А молодые кадры требуются. Вот они и ловят их, как могут.

— Ты считаешь, что я на крючке?

— Они так считают.

— Давай поженимся, — сказал я.

— Я же старше, — она гладила меня по голове, как маленького.

— Четыре года — это ерунда.

— Спасибо за утешение. Однако для начала мне нужно развестись с первым мужем, а тебе дождаться восемнадцатилетия.

— Это быстро, через два месяца.

— Два месяца нужно еще прожить, — сказала она умудренно.

18

Капитан Щербина ходил по прокуренному кабинету, большую часть которого занимал металлический шкаф, коричневый, как сургуч. Вертел шеей недовольно, точно ворот кителя был ему удручающе тесен. И лицо и взгляд Щербины казались тяжелыми, а может, были на самом деле такими. Он держал руки за спиной, скрестив пальцы. Похрустывал ими, сжимая до побеления.

Я смотрел на листок, вырванный из ученической тетради, на желтую, немного облезшую ручку, увенчанную пером «уточка».

Тошноватая слабость проступала заметным потом между пальцами и на ладони, на лбу и на шее. Мне тоже хотелось вертеть шеей, как это делал Щербина.

Кашлянув, Щербина наклонился над столом, словно, отвесив поклон, забыл разогнуться. Ноздри у него были широкие, подбородок тоже широкий, плохо выбритый.

— Ты пиши, — сказал он и скосил глаза на телефон, который коротко звякнул, будто поперхнулся. — Пиши. Шапку официальную — начальнику уголовного розыска товарищу Щербине. Потом слово «заявление». А дальше все от себя. Чем проще, тем лучше.

Щербина выпрямился, помедлил. Отступил на шаг от стола. Затем решительно вышел из кабинета, громко закрыв за собой дверь.

Я стал писать. Мне трудно давались слова, может, потому, что я торопился. Хотелось сбросить с себя груз, передать другим. Пусть разбираются, за это им деньги платят.

«…Когда мы пришли в комнату, гражданин Баженов спросил, бывал ли я когда-нибудь в доме учительницы математики Марианны Иосифовны. Я сказал, что да, поскольку Марианна Иосифовна преподавала у нас математику. И я однажды был у нее в доме вместе с одноклассницей Дашей Зайцевой.

Гражданин Баженов сказал, что Марианна Иосифовна приехала из-за границы и у нее много ценных вещей. Я сказал, что точно не знаю, но в комнате у нее красиво и не бедно. Тогда гражданин Баженов попросил, чтобы я начертил план дома, где жила учительница. Я спросил: зачем это? Гражданин Баженов ответил, чтобы я не спрашивал, если хочу отработать карточный долг в две тысячи. Я спросил: значит, это для Симы? Для Симы, ответил гражданин Баженов. Я сказал, что смогу начертить только план террасы и первой комнаты, потому что во вторую комнату я не заходил. Гражданин Баженов пожалел об этом, но велел чертить то, что знаю. Я выполнил его просьбу. Гражданин Баженов спрятал план в карман и сказал, что ему известно о том, что Марианна Иосифовна через неделю уезжает в Кисловодск в сердечный санаторий и что нужно будет наведаться к ней в гости, чтобы освободить от лишних вещей, так как для полного счастья человеку нужен только минимум. Он предложил участвовать в краже, сказав, что за это Сима погасит мне долг. Я сразу решил сообщить об этом органам милиции, но, чтобы не вызвать у гражданина Баженова подозрений, сказал, что не против избавиться от долга, но боюсь. В ответ я получил заверение, что дело верное, бояться нечего.

Я считал целесообразным сделать все так, чтобы гражданин Баженов поверил в мое добровольное участие, потому и поставил условие, чтобы альбом с марками достался мне…»

С этим альбомом я «прикупил» Витька чисто. Все-таки он понимал, что если я пойду на дело, то из-под палки. А тут вдруг у меня свой интерес, своя корысть к имуществу учительницы появилась. Баженов, конечно, не ожидал такой удачи. Парню сети расставляют, мозгуют, что, как, а он сам в руки просится.

Баженов на меня прямо как на брата смотреть начал. Свой свояка видит издалека.

…Минут через тридцать пять — сорок пришел Щербина. Теперь он был более спокоен, не вертел шеей, и улыбка, которую я помнил еще с детства, вернулась к нему. И мне немного полегчало.

— Написал? — спросил он и почему-то прищелкнул языком.

Я подвинул ему бумажки. Сказал:

— Не очень складно получилось.

— Главное, чтобы верно было. — Он не сел на стул, читал стоя. Лица его я теперь не видел. Пальцы, державшие бумаги, нетерпеливо шевелились. Иногда он покашливал.

Светлый зайчик задрожал на словно бы помолодевшем столе, задрожал из-за шторы, которая немного колыхалась. Там, на улице, проглянуло солнце, но вскоре тучи увели его, и стол опять оказался старым и невеселым.

За окном по радио певец Владимир Бунчиков старательно чеканил слова:

Летят перелетные птицы

Ушедшее лето искать.

Летят они в жаркие страны,

А я не хочу улетать…

— Расписаться надо, — сказал Щербина, подвигая мне последнюю страничку. — И поставить число.

Я расписался и поставил число. Сказал:

— Пойду домой.

— Иди, иди, — согласился Щербина, но взгляд его что-то недоговаривал.

Я спросил:

— Их сегодня заберут?

— Нет.

— Почему?

— А за что их брать? — Щербина сел на стул и блаженно вытянул ноги.

— Как за что? — удивился я. — Они замышляют кражу.

Щербина усмехнулся и даже зевнул. Волосы его рассыпались, прикрыли лоб. И вид у капитана получился сонный.

— В твоем возрасте, Антон, думать надо, — он говорил строго, но по-дружески. — Ты хочешь жить не думая. Потому и попадаешь в такие истории. Представь, возьмем мы Баженова и его Симу на основании твоего заявления. На допросе Баженов от всего откажется. Он заявит, что это ложь, что ты клевещешь на него из ревности. Дескать, не поделили вы девушку — и все. Про квартиру учительницы он ни слухом, как говорится, ни духом… Вообще скажет: я не знаю, живет ли такая учительница в городе. Мы должны будем перед ним извиниться и отпустить. И потом еще охранять твою милость, чтобы они перо тебе между ребер не сунули.

— Что же делать? — упавшим голосом спросил я.

— Жить! Иди, живи, устраивайся на работу. Дружи с Баженовым. Постарайся не насторожить его. Поступай так, как если бы ты на самом деле собирался обворовать квартиру. Запомни два телефона: 38-86 — это мой, 38-88 — дежурного. Телефонами этими пользоваться лишь в том случае, если уверен, что тебя не слышат и не видят. При сложных обстоятельствах звони лучше Наде Шакун. Она известит нас.