11-го в 2 часа пополудни армия перешла через веронские мосты. Бригада Вердье, следуя во главе ее, сбила неприятельский авангард, захватила несколько сот пленных и с наступлением ночи заняла позицию у подножия Кальдиеро.

Огни биваков, донесения шпионов, показания пленных не оставляли никакого сомнения в намерениях Альвинци: он готов был принять сражение и прочно утвердиться на этих прекрасных позициях, опираясь своим левым флангом на аркольские болота и правым флангом на гору Оливетто и селение Колоньола.

Эта позиция была хороша в обоих направлениях. Он еще укрепил ее несколькими редутами и очень сильными батареями. На рассвете провели разведку боевой линии противника: ее левый фланг был неприступен, правый, казалось, был слабее. Чтобы воспользоваться этой оплошностью, Массена получил приказ двинуться со своей дивизией для занятия холма, который выступал за правый фланг противника и который по небрежности не был занят последним.

Бригадный генерал Лоней отважно взобрался на высоту во главе отряда стрелков, но слишком выдвинулся вперед и не мог быть вовремя поддержан дивизией, которая, тоже взобравшись на высоту, была задержана оврагом. Лоней был отброшен и взят в плен. Противник, осознавший ошибку, исправил вслед за тем свою позицию.

Не было больше возможности атаковать его с надеждой на успех.

Между тем огонь был открыт по всей линии и продолжался весь день. Хлынул проливной дождь. Земля настолько намокла, что французская артиллерия не могла сделать ни малейшего движения, в то время как австрийская, уже находясь на позиции, вела самый эффективный огонь. Противник произвел несколько попыток атаковать, но получил энергичный отпор.

Ночь обе армии провели на своих позициях. Дождь продолжался всю ночь с той же силой, так что на следующий день главнокомандующий счел за лучшее отойти в свой лагерь перед Вероной. Потери в этом деле были равные. Противник с основанием приписывал себе победу. Его аванпосты приблизились к Сан-Микеле, и положение французов сделалось действительно критическим.

V

Вобуа понес значительные потери; у него осталось не больше 8000 человек. Две другие дивизии, которые мужественно дрались на Бренте и предприняли неудачный натиск на Кальдиеро, имели в строю не больше 13 000 человек. Мысль о перевесе сил противника была у всех. Солдаты Вобуа, с целью оправдать свое отступление, заявили, что дрались один против трех.

Противник, без сомнения, тоже понес потери, но он имел численный перевес и ему удалось выиграть большое пространство. Он имел возможность точно подсчитать небольшое число французов и поэтому больше не сомневался ни в освобождении Мантуи, ни в завоевании Италии. В этом самообольщении он собирал и изготовлял большое количество осадных лестниц, угрожая захватить Верону штурмом.

Гарнизон Мантуи оживился, стал делать частые вылазки, беспрестанно тревожа осаждающих, насчитывавших только 8000–9000 человек против 25-тысячного гарнизона, из которого, правда, 10 000—12 000 человек были больны.

Французы находились в таком положении, что больше не могли предпринять наступление где бы то ни было. Их сдерживала, с одной стороны, позиция Кальдиеро, а с другой – ущелья Тироля. Но даже если бы позиция противника и позволяла что-либо предпринять против нее, то численное превосходство его было слишком хорошо известно.

Следовало предоставить ему инициативу и терпеливо выжидать, что он вздумает предпринять. Время года было чрезвычайно плохое, и все передвижения проводились по грязи. Кальдиерское и Тирольское дело заметно понизили моральное состояние французского солдата. У него сохранилось, правда, еще чувство превосходства над равным по численности противником, но он не верил в возможность сопротивляться столь великому численному перевесу.

Много храбрецов было по два, по три раза ранено в различных сражениях после вступления в Италию. К этому примешивалось дурное настроение. «Мы не можем одни выполнять задачу всех, – говорили они. – Армия Альвинци, оказавшаяся здесь, – это та, перед которой отступили армии Рейнская и Самбро-Маасская, а те сейчас бездельничают. Почему мы должны исполнять их обязанность? Если нас разобьют, мы, обесчещенные, побежим в Альпы; если, наоборот, мы победим, к чему приведет эта новая победа?

Нам противопоставят еще одну армию, подобную той, что имеется у Альвинци, так же как сам Альвинци заместил Вурмзера, а Вурмзер – Болье. В такой неравной борьбе мы в конце концов обязательно будем раздавлены».

Наполеон велел им ответить: «Нам осталось сделать только одно усилие – и Италия наша. Противник, без сомнения, превышает нас числом, но половина войск у него состоит из новобранцев. Разбив его, взяв Мантую, мы сделаемся хозяевами всего, наша борьба этим заканчивается, потому что не только Италия, но и общий мир зависят от Мантуи. Вы хотите идти в Альпы, но вы на это больше не способны. С пустынных и снежных биваков на тех бесплодных скалах вам было хорошо идти и завоевывать чудесные равнины Ломбардии, но из приветливых и цветущих биваков Италии вы не способны возвратиться в снега. Одни подкрепления к нам подошли, другие находятся в пути. Пусть те, кому не хочется больше сражаться, не ищут напрасных предлогов, потому что разбейте Альвинци, и я ручаюсь вам за ваше будущее…»

Эти слова, которые повторяли все благородные сердца, возвышали душу и постепенно вызвали чувства, противоположные прежним. Армия, упавшая было духом, хотела отступать, но теперь, полная воодушевления, стала твердить, что надо идти вперед: «Разве могут солдаты Итальянской армии терпеть провокации и оскорбительные выходки этих рабов?»

Когда в Брешиа, Бергамо, Милане, Кремоне, Лоди, Павии, Болонье узнали, что французская армия потерпела неудачу, то раненые и больные, еще плохо поправившиеся, стали уходить из госпиталей, чтобы вернуться в строй. Раны многих из этих храбрецов еще кровоточили. Это трогательное зрелище наполняло душу волнующим трепетом.

VI

Наконец, 14 ноября, с наступлением ночи, веронский лагерь стал в ружье. Три колонны начали движение в величайшей тишине, пересекли город, переправились через Адидже по трем мостам и выстроились на правом берегу. Час выступления, направление, являвшееся направлением отхода, отсутствие ежедневного приказа по войскам, обычно возвещавшего, что предстоит драться, общее положение дел – все указывало на отступление.

Этот первый шаг к отступлению неизбежно влек за собой снятие осады Мантуи и предвещал потерю всей Италии. Те из жителей, которые связывали с победами французов надежды на свою новую судьбу, следили с беспокойством и со стесненным сердцем за движениями армии, уносящей все их надежды. Однако армия, вместо того чтобы следовать по Пескиерской дороге, вдруг повернула налево и пошла вдоль Адидже. К рассвету она прибыла в Ронко, где Андреосси заканчивал наводку моста.

С первыми лучами солнца армия простым заходом налево очутилась, к своему удивлению, на другом берегу. Тогда офицеры и солдаты, которые во время преследования ими Вурмзера проходили через эти места, начали догадываться о намерении своего генерала: «Он хочет обойти Кальдиеро, которого не мог взять с фронта; не имея возможности драться на равнине с 13 000 человек против 40 000, он переносит поле сражения на ряд шоссе, окруженных обширными болотами, где одной численностью не сделаешь ничего, но где доблесть головных частей колонны решает все…»