Настя сунула глиняную покрышку обратно в карман, накинула на себя разгрузку Луки. Потом подумала и осторожно взяла пистолет, стараясь держать его на отлете — в оружии она не разбиралась, а прострелить себе ногу хотелось меньше всего. Заряжен он или нет, на предохранителе или снят — прах его разберет, лучше поосторожничать.

После подхватила свободной рукой ботинок, фонарь и на спринтерской скорости обошла-обежала погост. Везде было здорово натоптано, тихо и пусто. В двух местах четвертая форма лежала поверх могил, но уже прахом. Достаточно старым, но не Лука же его наружу вытащил, значит, тут было как на Скворцовском — солидного возраста мертвецы решили пошалить.

Истощенной второй формы больше не встретилось, и хорошо: веяло от нее чем-то худшим, чем просто смерть. Какой-то тотальной безнадегой.

Используя весь талант, Настя прислушалась — кладбище молчало. Ни звона, ни вибраций.

Зато земля под ногами дрогнула снова, только, похоже, погост тут был ни при чем — дрожало там, на Рассохе. Но отклика здесь не последовало — Лука очень качественно все упокоил.

Настя заторопилась, закрыла ворота, навесила печать из заготовок — не жадничая, на мощный состав. Потом обошла кругом, проверяя ограду — та на первый взгляд была в порядке. Слабые с виду старые печати Настя заменила на новые, перевела дыхание и с чувством выполненного долга быстро зашагала в сторону Рассохи, иногда почти переходя на бег.

Бежать по подлеску в чужих кроссовках, которые едва не слетали с пяток, было неудобно — пару раз она чуть не покатилась кувырком, запнувшись о торчащие из тропинки корни. В третий раз, угодив в небольшую, но коварную яму и едва не расплатившись за невнимательность переломом лодыжки, Настя решила скорость сбавить.

По большому счету, и так было ясно: Егор специально ее на погосте высадил, видимо, знал, что на самой Рассохе опасно. Внутренний подленький голосок предложил компромиссное «переждать в леске», но одинокий ботинок взывал вернуть его владельцу, если тот еще жив. Хотя зарплату можно было поставить, что этот самый ботинковладелец, как и его мертвый друг юности, совсем ее не ждут.

Окончательно запыхавшись от подъема по оказавшемуся очень крутым склону овражка, Настя по инерции вылетела на поле, где начиналась Рассоха, и даже успела пробежать пару метров, прежде чем притормозила.

Некстати всплывшая в памяти шутка про изменение за ночь рельефа с целью запутать неприятеля шуткой больше не казалась. Вместо ровного поля с пересечением линий-дорожек перед Настей лежала холмистая местность. Трава, которая раньше росла между дорожками, исчезла вовсе — все холмы состояли из знакомого серого гравия вперемешку с черной жирной землей.

Внезапная смена пейзажа круто попахивала сумасшествием. Слабый лунный свет и угольные тени придавали невысоким холмикам совершенно неземной вид, будто на Рассоху кусок луны брякнулся. Чувствуя себя астронавтом, Настя осторожно поднялась на верхушку одного из холмов. Гравий оказался рыхлым, ноги увязали по щиколотку, и в кроссовки сразу набилось чуть ли не с горкой.

Даже вывернувшись наизнанку, созданная с математическим расчетом Рассоха сохраняла в себе подобие порядка. Все холмы — строго одинаковые по размеру и высоте, на одном и том же расстоянии друг от друга. Как чертеж. Но низинки между ними, полные темных теней, выглядели как-то неприятно. Настораживали.

Настя присмотрелась. Тени там явно были лишние, поскольку отбрасывать их было некому. Узкие, геометрически верные и абсолютно черные. Некоторые короткие, точно школьную линейку кто-то на дно ямы кинул, другие длиннее — до полуметра — и шире. Третьи слипались между собой, как заготовки для чего-то.

Ползать по холмам, трогать теневую геометрию, да и вообще подходить к ней близко не хотелось. Гнетущее ощущение, которое появилось на самой первой экскурсии, быстренько вернулось. Сразу заболела голова. Настроение окончательно испортилось.

Еще пару дней назад спроси кто: возможно ли поднять мертвеца на Рассохе? — она бы покрутила пальцем у виска. Здешним жертвам тысяча лет в обед, хорошо если зубы да пара черепков сохранились. Грунт — не болото, не вечная мерзлота, чтобы консервировать. Их и при царе Горохе никто поднять не мог, когда они целые были — не зря же тут древние коллеги математику развели... Но сейчас, после увиденных карт и расчетов, после столетней второй формы, после Егора… Уверенность в том, что Рассоха не встанет, испарилась.

Гравий с шуршанием стекал вниз по склонам, иногда останавливаясь, а иногда увлекая за собой целые микрообвалы, которые вроде бы случайно по широкой дуге огибали тени. Или останавливались, так и не дойдя до темных линий. Шуршанье обрастало эхом, множилось, и звук сливался в одно долгое «шшшш». И если сначала Настя хотела орать и звать Луку и Егора, то теперь внутри поселилось отчетливое желание помолчать.

Балансируя, она прошла по гребню, спустилась немного по склону, обходя низину, стараясь не потревожить рассыпающийся гравий, и поднялась на следующий. Никого. Только шорох камешков, неприятные темные полосы на дне, лунный свет на гребнях. И ни следа живых — ни Луки, ни Егора.

Через два холма ситуация изменилась. Тени тут лежали гуще, почти внахлест перекрывая узкий перешеек. Обойти их стороной не получалось — слишком много их было и слишком плотно они пересекались.

Настя оглянулась. Возвращаться на предыдущий холм?

Позади вроде бы стало больше теней. Во всяком случае, ощущение, что соединенных под идеально прямым углом двух широких полос раньше не было, не покидало. Но если вернуться — не факт, что другой путь окажется чище.

Настя помялась, положила на склон ботинок, пистолет и, выкрутив фонарь на максимум, попыталась осветить пугающую ее аномалию. Однако то ли зрение от усталости выкидывало фортели, то ли батарейки в фонаре оказались слабоваты, но от широкого бледного светового пятна, скользившего по низине, картина не изменилась: грязно-серая земля — гравий, глина и чернозем — и абсолютно черные ровные полосы сверху.

— Дурдом! — тихо пожаловалась Настя и тут же испуганно зажала себе рот ладонью.

Поскольку очень живо представилось, как на ее сиплый шепот откуда-то выползает нечто и пытается ее размазать. Да, Егор говорил, что на Рассохе нет третьей формы. Но даже если принять на веру, что закопанные тут — всего лишь пугало для давно померших идиотов, это не отменяет закона подлости, по которому один-единственный выпавший из математического расчета вставший размажет ее ровным слоем.

Пока ни мертвых, ни живых вокруг не наблюдалось. И это настораживало еще больше, потому что, если верить найденной карте, тут было не протолкнуться. А на деле — холмы, луна и тишина. Такая же глубокая, как черные подозрительные тени. Если сельский погост чуть слышно фонил четвертой формой, то здесь ощущался вакуум. Пустота. Как Настя ни напрягалась, до нее долетали только смазанные расстоянием отголоски из-за леса. Рассоха молчала. И от беззвучия делалось только страшнее.

Уж лучше бы хоть где-то фонило первой формой. Или тлен с ней, пусть второй. Или чтоб кто-то выпрыгнул с криком… Хотя нет, выпрыгивание — это уже перебор. И так жутко.