Обстоятельства побега действительно ничего сверхъестественного не содержали. И попался тогда действительно Ленков. Убийца китайцев с приисков. И золотого песку Дугарову наобещал отсыпать. Уговорил. Не только выпустить его из-под замка, но и лихим делом вместе заняться.

Но история с вагонной дракой – эпизод знаковый. Это была единственная встреча – лицом к лицу – Ленкова и Фоменко. Один еще не стал главарем самой зловещей читинской банды, другой еще не возглавил борьбу с этим злом. Самые драматические и трагические страницы этой бескомпромиссной схватки были еще впереди.

1

Затренькал телефон.

– Фоменко у аппарата.

– Товарищ Фоменко, вас на пять часов вечера вызывает Главный правительственный инспектор.

– Совещание?

– Для личного доклада.

– Понятно, спасибо.

Вызов Главного правительственного инспектора нармилиции ДВР (так правильно называлась должность главного милицейского начальника Республики) удивил. У Николая Ивановича Колесниченко – все по полочкам. Рабочая неделя обычно по часам расписана: когда, куда, с кем, где. Время для доклада начальника железнодорожной милиции – в другое время и в другой день обозначено. Но мало ли, начальству виднее…

Колесниченко молча выслушал доклад о состоянии дел. Потом принялся подробно выяснять самое больное: сколько и почему преступлений не раскрыто в ноябре и за первую половину декабря, нарастает число «висячих» или сокращается?

Дмитрию Ивановичу похвалиться было нечем. К нераскрытым с июня до ноября двум сотням преступных эпизодов на Читинской железной дороге за последние полтора месяца добавилась еще почти что сотня. Конечно, раскрывать стали больше, если сравнивать, но это мало утешало.

Дмитрий Иванович решил, что пора готовиться к очередному разносу на ближайшем совещании, где критика стократ больней бьет по самолюбию, а начальственные слова звучат не упреками – приговором всей проделанной работе.

Громить на совещаниях Колесниченко любил, свои разгромные речи строил умело и грамотно. В нем жил незаурядный аналитик. Причем сделанный Николаем Ивановичем анализ обстановки зачастую открывал ситуацию с неожиданной стороны.

Начальственных разгонов Фоменко не боялся. Просто обидно бывало, потому как отчетливо понимал: заметного сдвига пока ожидать нельзя – милицейские кадры молоды, неопытны, очень многое в непростой милицейской службе молодежь только начинала постигать, причем зачастую – на собственных ошибках. Впрочем, как сам же Фоменко любил приговаривать, на сердитых да обидчивых возят воду и дрова.

Однако в этот раз Колесниченко отодвинул массивный кожаный бювар, в котором обычно размечал свои планы и даты предполагаемых совещаний.

– А как, Дмитрий Иванович, самому работается на «чугунке»?

Фоменко пожал плечами.

– Это на какую тему вопрос…

– То есть? – недоуменно поднял брови Колесниченко.

– Если насчет моего соответствия занимаемой должности…

– Вот от этого уволь! – засмеялся Колесниченко. – Нам на твою энергию и преданность делу жаловаться – что Бога гневить… Тьфу ты, черт! Никак не могу отучиться от этих присказок про боженьку, атеист называется! То и дело поминаю всуе! Однако от истины ты недалек.

Он помолчал, потом испытующе глянул на Фоменко.

– Есть у меня, Дмитрий Иванович, серьезное предложение к тебе. Как ты смотришь на то, чтобы городской угрозыск возглавить?

– И откуда же такая идея возникла? – нахмурился Дмитрий Иванович. – Да и, по-моему, не вакантное там место…

– Идея, как ты говоришь, возникла вот тут, – Колесниченко постучал себя пальцем по лбу. – В губкоме и с товарищами Матвеевым и Ивановым предложение по тебе провентилировал. Поддерживают, если, конечно, согласишься. Никто не неволит…

Фоменко молчал. Предложение Главного правительственного инспектора было и впрямь тем, чего он сегодня никак от Колесниченко не ожидал. Конечно, вновь заняться розыском и только розыском было заманчиво. Дмитрий Иванович в своей нынешней должности больше всего уставал не от обилия происшествий и преступлений, совершаемых по железной дороге.

Тяготило другое: львиную долю времени приходилось отдавать хозяйственным делам, обыкновенному администрированию. Иначе было просто невозможно, но Дмитрию Ивановичу уже не раз приходилось себя останавливать, когда он влезал в какое-нибудь уголовное дело не как начальник желдормилиции, а агент угро. В конкретном расследовании он чувствовал себя гораздо больше при деле, нежели в кабинете, заваленном бумагами и полном просителей, в трезвоне телефонов и в вечной нехватке времени из-за обилия заседаний и совещаний то в Главупре, то у начальника дороги, то еще где.

– Ну, чего молчишь, а, Дмитрий Иванович? – прервал его размышления Колесниченко. – Должности сравниваешь! И не сравнивай – явное понижение! Но я с тобой кругами ходить не собираюсь и уговаривать не буду. Одно скажу: обстановка в Чите требует грамотного руководства розыском. Пока никакого ощутимого толка от городского сыска не видно! К тебе обратился как к верному товарищу, по духу, по партии, по работе, на которую нас направили! Это я – не для красного словца! Ты лучше меня знаешь, что для раскрытия преступлений кавалерийские наскоки непригодны. Почему и предлагаю именно тебе сменить Гадаскина на читинском угрозыске…

– Что это – понижение, как-то не подумал, – улыбнулся Дмитрий Иванович. – Просто… уж больно неожиданно… Как понимаю, Гадаскину приговор ревсуда аукнулся?

– И не только! – ответил Колесниченко. – Суд вообще-то постановил Гадаскина считать невиновным…

– Да, только оговорил – «ввиду недоказанности»! – вставил Фоменко.

– Вот именно! – с досадой хлопнул ладонью по столу Николай Иванович. – Это же, сам понимаешь, дураку ясно! Подозреваемых в угрозыске бьют! И тон в этом задает начальник! Куда ж это годится! Чем мы в таком случае от царских сатрапов отличаемся? Ничем! Хватит уже – на полицейских зуботычинах наши деды и прадеды жили, отцам доставалось! И невиновный признается, когда бьют. Какие же это наши методы? Уверен, если доказательств собрано достаточно, никакому преступнику не выкрутиться. А если же мы не можем доказать, то метод кулака правду не приблизит. Собственно, кулак в ход идет именно тогда, когда подозреваемого припереть нечем, так? Вот в чем и беда!

Фоменко удовлетворенно кивнул. Он и сам на дух не переносил тех, кто старыми замашками создавал дурную славу новому пролетарскому делу.

2

Понятно, что героический красный партизанский командир, а ныне начальник Читинского городского отделения уголовного розыска Иосиф Гадаскин никоим образом не относился к представителям старого мира, тем паче, его карательным органам. Но чаще всего свою революционную ярость и злость на уголовщину Гадаскин выражал посредством увесистого кулака, чем поощрял на аналогичные подвиги и кое-кого из своих подчиненных.