Тигр?

Через секунду в моей руке оказывается словарь. Я пробегаюсь по иероглифам, которые могут произноситься как «бао», и между словами «лопнуть» и «брать на руки» я нахожу то, что нужно.

– Да ладно. Вы что, серьезно? – восклицаю я, тыча пальцем в словарь. Да, крестьянки серьезно.

Это в самом деле «баоцзы» – леопард или пантера.

– Но, простите, откуда здесь леопарды?

– Снежные леопарды-а-а! – пытается докричаться до меня одна из них.

Я не верю ни единому ее слову. Другая приходит на помощь своей подруге.

– Ты что, не видел заброшенных домов?

Ну видел, ну и что? Она ничего не отвечает. Ясное дело, она ждет, пока до меня самого что-то дойдет. И до меня доходит.

– Дома были заброшены из-за баоцзы?

Четыре красные головки удовлетворенно кивают. Ну наконец-то. Я понял. Ах вот оно что!

Баоцзы!

Опустился густой туман, лес тоже густой, и мне кажется, что сейчас дождливый осенний день в горах Гарца. Я двигаюсь вверх по ручейку, цепляясь за стебли и корни. Подъем оказался гораздо круче, чем выглядел снизу, и, пока я карабкаюсь вверх, земля снова и снова выскальзывает у меня из-под ног. Потея и ругаясь, я взбираюсь в туманную высь.

Чертова гора.

Чертовы баоцзы.

Чертов поход.

И вот я наконец на дороге. Я затаскиваю свое усталое тело на асфальт и высасываю досуха последние капли воды. Нигде не видно и не слышно машин, гора спит в своей уютной туманной постели, а я рад, что снова могу почувствовать под ногами ровную землю.

Через несколько километров я добираюсь до памятника Великому походу. Он объединен с музеем, сверху донизу забитым золотыми статуями Мао. Четверо молодых людей несут службу здесь наверху, трое мужчин и одна женщина. Они укутаны в толстые парки цвета хаки. Пока нет посетителей, музей не топят, то есть в последнее время здесь вообще топят очень редко.

Остается надеяться только на власти, говорят они, когда мы по-братски делим с ними кексы и молоко. Пару дней назад сюда приезжал высокопоставленный человек из Пекина. Они рассказывают о его визите, и я представляю себе что-то типа церемониального паломничества.

Я рассказываю им о своем подъеме на гору и об опасениях крестьянок, но они взволнованно перебивают меня. Да-да, это чистая правда, каждый знает, что гора полна снежных леопардов.

– Ты не видишь их, зато они тебя видят! – говорит один из них, смеясь. Я тоже смеюсь, но все еще не верю в это.

Мой спуск по западной стороне похож на послеобеденную прогулку. На этой стороне горы нет ни тумана, ни осыпающейся земли, и даже деревья растут не так плотно. На улице тепло, я иду по серпантину, срезая время от времени небольшие участки пути прямо по склону. При этом я тихо напеваю себе что-то под нос.

Я прихожу в маленький городок Лундэ, нахожу комнату в гостинице и развешиваю в ней вещи на просушку. Потом я включаю компьютер: эта тема со снежными леопардами никак не оставляет меня в покое. Что, если это правда? Перед тем как выйти из Пекина, я выяснил, где водятся медведи, волки и ядовитые змеи, я узнал все о возможных возбудителях болезней. Но снежные леопарды?

Тут мобильный Интернет, и связь ужасно медленная.

«Возрождение леопардов в горах Люпань», – лишь и удается прочитать, пока загружается остальная страница. Я громко и с облегчением смеюсь. Я в гостинице, за прочными дверями, и перед ними стоят плевательницы. Позади меня лежат горы Люпань, помирающий Чингисхан и марширующие коммунисты.

На сайте написано, что международная организация по защите природы очень рада сообщить, что в заповеднике на горе Люпань снова обитают почти триста леопардов и диких кошек.

ТРИСТА?!

Я провожу в Лундэ один день и отправляюсь дальше. У меня обостряется аллергия. Я чихаю, глаза чешутся. С тех пор как два года назад я приехал в Китай, я совершенно забыл про свою аллергию. Интересно, почему это случилось сегодня?

Старый крестьянин садится рядом со мной, и я жалуюсь ему на свою беду. Он курит и непонимающе смотрит на меня. Что такое «аллергия»? Через несколько минут мои невнятные жалобы ему надоели, он достает из кармана телефон и звонит своему внуку. Откуда-то прибегает мальчик, который сразу понимает, о чем я говорю.

Аллергия – это когда кто-то заболевает из-за растений. Он по телевизору видел. Заболеть? От совершенно обыкновенных растений? Старик со смехом оглядывается по сторонам: растения повсюду. Ветер играет с их листьями и стеблями, все вокруг зеленое. И что, от этого можно заболеть?

Внук выглядит гордым, дедушка считает все это бредом, а я достаю носовой платок и отчаянно высмаркиваюсь. Потом я встаю и от всей души проклинаю этот зеленый уголок.

У меня распухает голова, до деревни Шатан я добираюсь совершенно обессиленным. Я снимаю комнату на заднем дворе, в которой есть «кан» – отапливаемая каменная скамья для сна. Мне это нравится.

Я очень голоден. Я захожу в ресторан и хочу заказать себе что-нибудь поесть, как вдруг открывается дверь и появляется пьяный человек, кричит что-то невнятное и тащит меня в заднюю комнату. Я слишком устал, чтобы защищаться.

Меня окутывает дым сигарет. Пять красных лиц сидят за столом, перед ними расставлена лапша и водка, кто-то громогласно объявляет, что я буду их гостем сегодня. Мне это не нравится: я должен говорить о Гитлере и о расовых различиях, люди вокруг хвастаются и хлопают друг друга по плечам, утверждают, что немецкие танки – коровье очко. Потом разговор переходит к Пекину.

Как, я учился в киноакадемии? Хо-хо. Тогда я наверняка уложил в постель парочку студенток-актрис?

Десять глаз смотрят на меня остекленело, но выжидающе. Мужчинам около пятидесяти лет, они принадлежат к поколению, которому пришлось нелегко. У них нет той мягкости, которую можно встретить у стариков, но и самоуверенность тех, кто родился в восьмидесятых, им не свойственна. Все они по возрасту где-то между мастером Янем и моим другом Сяо Чаем, заядлым сноубордистом. По ним видно, что они по-прежнему не слишком уверенно себя чувствуют, особенно когда появляется угроза. Любая. Например, чужак.

Так хорошо ли я развлекался в киноакадемии, снова спрашивают они.

Как правило, я лишь улыбаюсь в такой ситуации. Мне уже довелось пережить несколько подобных эпизодов, и я хорошо знаю, что это ловушка.

– Нет, я этим не увлекаюсь, – твердо заявляю я.

Я помню ругань и надписи на стене в холле возле моей бывшей пекинской квартиры. Мне хорошо известно, как злятся китайские мужчины, когда узнают от иностранцев, что те спят с их женщинами. Возможно, это напоминает им о тех временах, когда Китай был бедной страной и иностранец для китайской женщины был возможностью сбежать отсюда.