— У тебя больше нет права требовать, — сухо повторила девушка.

— Я не требую, — с болью прошептал призрак. — Мое время подходит к концу, и я благодарен, что мне позволили прожить его так, как я того хотел. Я благодарен за подаренную тобой силу, за возможность защитить тебя и его. Но, если возможно, я бы хотел попросить еще… нет, не за себя! Мне больше ничего не нужно!

— Тогда что же ты хочешь?

— Чтобы Викран жил. Жил так, как должен — без боли, страданий, без ненависти. Чтобы он познал истинный смысл Эиталле. Чтобы получил прощение, наконец.

— Он жив, — так же безразлично ответила Айра.

— Ненадолго. И если ты не поможешь…

— Ты уверен, что ему нужна помощь?

— Как никому другому, — неслышно вздохнул Марсо. — Но я, к сожалению, не могу здесь помочь. Это только в твоих силах.

— Что-то еще? — словно не услышала Айра.

— Да. Я хочу, чтобы мальчик… — Призрак на мгновение обернулся к безмятежно спящему мальчонке, принесенному Альварисом в качестве жертвы. — Верни его обратно. Пусть снова радуется и смеется. И пусть его родители никогда не узнают того горя, что когда-то я доставил своей гибелью родителям.

— Ты просишь за другого? — в голосе Айры впервые проступило удивление. — Почему?

— Потому что он невинен. И потому, что что он — всего лишь ребенок, у которого пытались отнять жизнь. Я хорошо знаю, как это бывает.

Она на мгновение прислушалась к чему-то, а затем медленно покачала головой:

— Мальчик никогда не станет прежним: его разум сожжен, а душа находится в небесных чертогах. Он не вернется домой таким, каким был. Не сможет радоваться. Не сможет любить. Сейчас это — всего лишь тело, у которого тоже есть свой срок. Теперь он способен только возродиться заново.

— Неужели ничего нельзя сделать? — горестно прошептал Марсо.

— Воля Всевышнего исполнена: мальчик умер в тот миг, когда у него отобрали душу. Его сердце все еще бьется и будет биться до тех пор, пока кто-нибудь не избавит его от ненужной работы. Но вернуть ничего нельзя.

— Плохо, — тяжко вздохнул Марсо. — Я надеялся, что этого удастся избежать.

— Твое время на исходе, — тихо напомнила Айра, не поднимая головы.

— Да, девочка, я знаю. Но думаю и печалюсь совсем о другом.

Она промолчала, а он поднял на нее полные боли глаза и прошептал:

— Прости, что нам пришлось так поступить. Прости нам это гнусное предательство. Молю тебя: прости… и пойми нас: без полноценной инициации ты бы не выжила. И мне, признаться, совсем не жаль, что мы не успели сделать это так, как задумывал Викран.

Она чуть дрогнула.

— Почему?

— Потому что это было слишком опасно.

— Это убило бы меня?

— Нет, — покачал головой призрак. — Но это стало бы последним днем для него.

И вот тогда Айра дрогнула во второй раз и едва заметно нахмурилась.

— Чтобы стабилизировать твой дар, он истратил свой до капли, — прошептал Марсо, с надеждой увидев, что она слегка ожила. — Сжег себя. Отдал все, что имел, но этого все равно бы не хватило для инициации. Викран плохо изучил законы превращения. Он молод. И не мог знать того, что успел узнать об инициации я. Поверь, даже с моей помощью он вряд ли бы справился. Поэтому прости, милая: у нас не было иного выхода. Единственное, что я мог для тебя сделать, — навеять сон, чтобы ты ничего не почувствовала… и, конечно, наложить на Викрана подчиняющие чары, чтобы он сделал то, что был должен.

— Ты?! — в третий раз вздрогнула Айра, резко изменившись в лице.

— Да, милая, — горько прошептал Марсо. — Это я виноват. Я вас заставил. И это я вынудил вас обоих на инициацию. Да, это было жестоко, цинично и просто подло, но по-другому было нельзя. Ты погибла бы без инициации, а он бы умер после тебя. Я и так едва его остановил. В последний момент вытащил из бездны и едва не упустил тот миг, когда вместо дара он отдал бы тебе нечто гораздо большее.

Она медленно подняла голову и пристально посмотрела на Викрана дер Соллена — долго, внимательно, с едва уловимой горечью и тщательно укрываемым волнением. Совершенно ясными серыми глазами, из которых все еще не пропала бескрайняя небесная синева, но в которых больше не осталось прежнего лилового яда.

— Зачем? — сорвалось с ее губ неслышное.

Маг вздрогнул всем телом, но она больше не добавила ни слова. Не пояснила, не уточнила, не потребовала. Просто неотрывно смотрела, вызывая невольный трепет, вынуждая сердце болезненно сжиматься, а душу — мучиться от осознания своей вины.

Пускай она не обвиняла, но он и без этого знал: она понимала. Видела. И прекрасно помнила, что произошло недавно в Занде. А остается холодной и неподвижной только по одной причине: она знала, кто и каким образом провел проклятую инициацию. Кто держал ее тогда на руках. Чей голос тоскливо звучал в ее ушах. И кто наложил надежные сонные чары, чтобы она не помешала происходящему.

А еще она знала и другое — что тот непонятный, рваный, но ужасающе реальный сон, от которого поутру так горели щеки и разливалось по телу блаженное тепло, на самом деле действительно был. И в этом сне, как и наяву, он действительно сделал ее своей. В каком-то бреду. Отчаянно сопротивляясь, но будучи не в силах превозмочь чары Марсо.

Такое предательство невозможно забыть.

— Прости, — беззвучно шепнул Марсо, стремительно побледнев. — И прощай, моя славная девочка. Единственная, кто мне поверил, и единственная, кого я не хотел бы предавать. Прости, Айра… пожалуйста, прости!

Она уронила взгляд, а он стал совершенно прозрачным. Но, прежде чем окончательно истаять, все-таки успел выдохнуть:

— Будь счастлива, девочка моя. Слушай свое Сердце и помни: Эиталле бывает лишь однажды. Утративший его не живет ни на день дольше. Это Закон, который еще никто не нарушил. Даже Викран… и даже тогда, когда думал, что ты погибла. Семь лет… это было семь лет назад! С вами обоими, слышишь?! Потому что это ты — его Эиталле. Ты, Айра!!! Помни об этом и не погуби… себя и его…

Будто очнувшись ото сна, Айра наконец встрепенулась, но поздно: возле Перводерева уже ничего не было — ни Марсо, ни дыма, ни оставшихся от него искорок. Просто воздух — прохладный и свежий. Просто Перводерево — величественное и молчаливое. Предатель-маг. Недвижимо лежащий на траве мальчик. А еще — витающий в воздухе едва уловимый аромат грозы и едкий привкус горечи, оседающий на губах, как пепел от безжалостно разорванных, дотла сожженных и бесследно развеявшихся надежд.

У Айры по щекам скатились две крохотные слезинки.

— Марсо…

А потом она вдруг содрогнулась в беззвучных рыданиях, судорожно сжала пальцы, на одном из которых потускнело алмазное колечко, и тихо, обреченно заплакала.

Кер на ее шее жалобно заскулил, с дрожью прижался и так замер, осторожно поглаживая лапками ее руки и ласково касаясь черным носом мокрого от слез лица.