— Поглядим, — неопределенно отозвался Гейб. — Последи за канингемовской Большой Шебой, а потом расскажи мне, что ты увидишь.

Нахмурившись, Келси стала смотреть на лошадей, которых как раз заводили в стартовые ворота. Крупная рыжая кобыла явно нервничала. Вот она прянула в сторону, потом неожиданно вскинула зад и с силой ударила копытами грума, который покатился по земле.

— Просто она волнуется, бедняжка. Ничего необычного. — Она перевела взгляд на Валета. Жеребец Гейба тоже старался вырваться из рук коноводов.

— Твой Валет, между прочим, тоже не прочь порезвиться.

— Смотри дальше.

Прозвучал колокол, и скачка началась. Приняли резво, и кобыла Канингема повела скачку, с силой выбрасывая вперед длинные прямые ноги и взрывая копытами землю. Келси направила на нее бинокль и прищурилась. Еще не был пройден первый поворот, а Большая Шеба была вся в мыле.

— Довольно резвая штучка, — заметила она. — Но почему он так ее гонит?

Действительно, жокей Канингема вовсю орудовал хлыстом, и Келси морщилась при каждом ударе.

— Он делает то, что ему было велено.

На половине дистанции Шеба замедлила шаг — ненамного, недостаточно, чтобы основная группа настигла ее. Келси почувствовала, как из глаз ее потекли слезы. У Шебы были изящество и грация, но не хватало выносливости, и жокей продолжал нахлестывать ее изо всей силы.

На дальней прямой Шеба уступила жеребцу Гейба сначала полкорпуса, потом — целый корпус. «На одном сердце», как говорили на ипподроме, она попала в призы, выиграв нос у ближайших преследователей.

— Это непростительно! — Келси повернулась к Гейбу. — Ведь должны же быть какие-то правила!

— Правил у нас полно, но ни в одном не говорится, что от лошади нельзя добиваться чего-то, что превышает ее возможности. Ходят слухи, что у Шебы слабые легкие, а этот идиот Канингем заставляет жокея гнать ее так, что на семи фарлонгах (Фарлонг, или фурлонг, — мера длины, равная 201, 17 метра. Скачки традиционно проводятся на дистанцию одна миля, которая равняется восьми фарлонгам) она уже выдыхается. Биллу так сильно хочется занять призовое место на дерби, что он готов погубить лошадь, лишь бы попасть в яблочко.

— Я думала, что он просто дурак.

— Он не просто дурак, а честолюбивый дурак. Хочет быть первым у столба.

— А мы? Разве мы все не хотим того же?

— Хотим. Вся разница заключается в том, как далеко мы готовы зайти, чтобы добиться своего.

С этими словами Гейб оставил ее и направился к площадке для победителей, а Келси повернулась к треку спиной. Почему-то он потерял для нее большую часть своего очарования.

Джек Мозер поддерживал в своем мотеле чистоту и порядок. Пусть некоторые из его клиентов снимали комнаты всего на час или полтора, Джека это нисколько не волновало. Он подозревал, что за закрытыми дверями номеров отеля «Ритц» происходит то же самое, что и в его скромных комнатах, только в «Ритце» почасовая плата была не в пример больше.

Джек методично боролся с клопами и крысами, не терпел шумных ночных попоек и даже платил лишние деньги за то, чтобы его клиенты могли пользоваться кабельным телевидением.

И клиенты были довольны, платя по двадцать девять долларов в сутки за одноместную комнатушку.

Дети моложе восемнадцати лет, путешествующие с родителями, могли останавливаться в мотеле бесплатно.

Каждый клиент получал небольшой кусок мыла и полотенце размером с коврик для ванной, к тому же для удобства гостей Джек договорился с ближайшим кафе о доставке горячих блюд в промежутке от шести утра и до десяти вечера.

Может быть, он и припрятывал часть наличных и не слишком настаивал, чтобы клиент назвал ему свои подлинные имя и фамилию, однако таков был его бизнес. Зато простыни регулярно отправлялись в прачечную, туалетные комнаты дезинфицировались, а в каждую дверь был врезан надежный замок.

Больше всего Джек любил лето, когда целые семьи, путешествующие с детьми с севера на юг и обратно, останавливались у него, заметив возле шоссе мигающую вывеску о наличии свободных мест. Они вываливались из своих стареньких фургонов и сразу же отправлялись в постель, так что хозяину можно было не волноваться, что они начнут рвать простыни и поливать стены пивом.

Вот уже двадцать лет Джек стоял за регистрационной стойкой, наблюдая за приезжающими людьми, так что в конце концов научился с первого взгляда кое в чем разбираться, даже если клиент только переступил порог его мотеля. Он сразу угадывал, когда парочка снимает номер, чтобы обмануть супруга или супругу, или когда женщина скрывается от сожителя, который, судя по ее виду, склонен распускать кулаки. С такой же легкостью он распознавал неудачников, бродяг, беглецов.

Постояльца из комнаты № 22 он причислил к последней категории.

«Не мое дело, — подумал Джек, снимая с доски запасной ключ. — Парень заплатил авансом за три дня. Так что мне до того, что он постоянно оглядывается, будто каждую минуту ожидает получить пулю между лопаток?»

Да, клиент заплатил свои восемьдесят семь долларов плюс налог и с тех пор ни разу не показывался.

В том-то и была главная проблема. Три дня прошли, но, как сообщила ему Дотти, экономка и горничная, дверь комнаты № 22 по-прежнему оставалась заперта, а на ручке висела табличка «Не беспокоить». Как, собственно, и все эти дни.

Ну нет, все-таки придется его побеспокоить, думал Джек, шагая через стоянку автомашин к противоположному крылу мотеля с одинаковыми серыми дверями и зашторенными окнами. Постояльцу номера придется заплатить еще за один день или съехать.

Джек Мозер не признавал кредита даже в исключительных случаях.

Остановившись у нужной двери, он громко и властно постучал. Никто, кроме него самого, не знал, какое удовольствие ему доставляет лично вышвыривать вон всяких бездельников и прочих паразитов.

— Менеджер! — провозгласил он неприятным скрипучим голосом и заметил Дотти, которая выглянула из дверей соседнего номера, возле которого стояла ее тележка.

— Напился небось, — предположила она. Джек вздохнул и расправил свои сутулые плечи.

— Занимайся своим делом, Дотти. Я разберусь. — Он снова постучал, не заметив, какой гримасы удостоила его горничная.

— Менеджер! — повторил он угрожающе, потом вставил в скважину запасной ключ.

Запах ударил ему в нос с такой силой, что Джек Мозер едва не потерял сознание. В первое мгновение он решил, что жилец двадцать второго номера заказал в кафе что-то такое, что сильнейшим образом расстроило его организм. Второе, о чем подумал управляющий, так это о том, что понадобится целая канистра лизола, чтобы справиться с вонью.

Потом все мысли покинули его — Джек Мозер увидел нечто расплывшееся, бесформенное, что сидело, навалившись грудью на край крошечного поцарапанного столика и таращилось на него выпученными желтоватыми бельмами. Кем бы ни был человек, снявший у него номер, за три дня он успел превратиться в отвратительную, гниющую массу.