– Ты хочешь сказать, что чувства Императрицы неискренние?

Он погладил ее по руке.

– Я просто не хочу, чтобы тебе было больно, если у нее родится настоящая дочь. Ну ладно, – добавил он, не дожидаясь от нее дальнейших вопросов, – у меня тут складывается план в голове. Боюсь, я неисправимый романтик. Я хочу помочь вам с Вэем встретиться.

– Перестань, – сказала ему Сифэн, но в душе у нее росло нетерпеливое желание увидеть Вэя. В конце концов, он тоже был частью ее судьбы – этот верный, надежный парень, который всегда был для нее нравственным ориентиром и при любых обстоятельствах видел в ней только хорошее. Если и есть на свете человек, который мог бы бросить вызов зловещему шепоту твари, то это он… Но она изгнала надежду из своего сердца.

– Я никогда себе не прощу, если из-за меня тебе снова придется пережить порку.

– Не волнуйся за меня, кроме того, я никогда не стану тебя уговаривать сделать что-то против твоей воли. Но я знаю, как можно это провернуть.

Видя, как он радостно потирает руки, Сифэн перестала хмуриться.

– А если, как ты говоришь, Наследный принц относится к вам с сочувствием, мы можем этим воспользоваться.

– Что ты имеешь в виду?

Кан ответил ей озорной улыбкой ребенка, таскающего сладости за спиной у взрослых.

– Я знаю туннели гораздо лучше, чем это представляет себе господин Юй. Мне столько раз за эти годы приходилось блуждать в них, выполняя всевозможные поручения, что теперь я их неплохо изучил, и это может оказаться полезным.

Сифэн колебалась. Ей трудно было подавить в себе желание вновь оказаться в объятиях Вэя, несмотря на очевидную опасность этой затеи.

– Я подумаю об этом. Спасибо, друг.

Он проводил ее обратно до балкона.

– Я придумал для тебя план… если он тебе понадобится, – сказал он, шаловливо подмигнув, прежде чем удалиться своей семенящей походкой.

Сифэн прижала ладони к свитку, размышляя о том, что, несмотря на все сомнения и дурные предчувствия, ее судьба, быть может, начинает меняться к лучшему.

Накануне первого праздничного дня перед ужином Сифэн отправилась в покои Императрицы, чтобы доставить туда пошитую одежду. Перед этим она помогала отнести церемониальные одеяния ее величества к дворцовым прачкам, которые отпарили каждую вещь над чанами с кипящей мятно-лимонной водой.

По дороге Сифэн восхищенно разглядывала праздничное убранство: перила, украшенные бумажными розовыми цветами, двери, задрапированные ярким шелком, и хризантемы в висячих горшках. По приказанию Императрицы евнухи принесли еще больше фонариков, чтобы развесить их на окружающих дворец деревьях, так что казалось, что сам великий Лес примет участие в праздновании.

Сифэн вошла в царские покои, и при виде ссутулившейся, сидя перед столиком, Императрицы Лихуа, у нее пересохло во рту. Лицо Императрицы было мертвенно-бледным, возле нее суетились, обмахивая ее веерами, две растерянные горничные.

– Ваше величество, – выдохнула Сифэн, думая, что что-то могло произойти с ребенком. Она гневно посмотрела на горничных.

– Сейчас же прекратите мельтешить. Если не знаете, чем заняться, уберите эту одежду и принесите холодную воду и полотенце.

Ей приятно было наблюдать, как они сжались от ее слов; выхватив у одной из них веер, она стала обмахивать воспаленное лицо Императрицы.

– Не беспокойся, – сказала Императрица слабым голосом, – я часто бываю в таком состоянии после визитов госпожи Сунь.

У сжимавшей веер Сифэн побелели костяшки пальцев.

– Чего она хочет?

– Да все то же самое. Всего, что может повысить ее статус: моих придворных дам, часть моих покоев и мое место подле Императора во время праздника.

Как будто его величество уже отодвинул в сторону свою супругу. У Сифэн все переворачивалось внутри от гнева и неодолимого голода.

– Она обвиняет меня, что я притворяюсь беременной, чтобы удержать расположение мужа.

По лицу Императрицы скатилась слеза.

При виде страданий Императрицы у Сифэн сжалось сердце.

– Я понимаю, что не должна была позволять ей себя расстраивать, но как она могла распространять такие мерзкие сплетни о моем ребенке…

– Не слушайте ее злобные речи, ваше величество. Она безжалостная и подлая, но она дождется часа, когда все ее отвратительные дела обернутся против нее.

– Я потеряла так много младенцев, все они рождались раньше времени. Ей об этом известно, и она старается настроить Императора против меня.

Императрица прикрыла глаза, и Сифэн задумалась, только ли визит госпожи Сунь был причиной ее болезненной бледности.

– Не можешь ли ты немного посидеть подле меня? Для меня большое утешение знать, что ты рядом.

Ее слова развеяли все мысли о Кане и его предостережениях. Сейчас для нее существовало лишь настоящее, и Сифэн взяла в свои руки холодную руку Императрицы.

– Я вас не оставлю, – поклялась она. Сердце ее пело.

– Я должна быть благодарна богам за их щедрость ко мне, – сказала Императрица с бесконечной печалью в голосе. – Я была единственным ребенком у своих родителей, и они считали, что я не способна управлять государством, хотя в нашей семье в прошлом было несколько женщин-правительниц. Но они нашли для меня хорошего сильного мужа. Мне казалось, что я умерла вместе с ним, когда его не стало. – Она скорбно опустила глаза. – Люди видят только, что на мне надето, что я ем, сколько у меня слуг. Они не знают, что я с радостью поменялась бы местами с любой крестьянкой – единственной женой и матерью для своего мужа и детей. Как ты думаешь, я неблагодарная?

Сифэн сжала ее руку, выражая молчаливое сочувствие, хотя про себя она не могла не отметить иронии происходящего. Она отвергла такую жизнь, когда Вэй предложил ей ее, – жизнь, о которой так страстно мечтала Императрица Фэн Лу.

– Мы не можем выбирать, у нас есть лишь данность, – мягко сказала она. – Но вашему ребенку посчастливилось, что его матерью будете вы.

Ее воображение нарисовало пухленького младенца, желанного и горячо любимого, и она почувствовала укол ревности, которая сразу же прошла, как только Императрица потрепала ее по щеке.

– Ты так считаешь?

– Я не помню свою мать, но представляю, что она была похожа на вас.

Глаза Императрицы излучали свет.

– А я представляю, что, если у меня будет дочь, она будет похожа на тебя.

Сифэн почувствовала всепоглощающий прилив радости, но он тут же погас. Она встала и принялась обмахивать Императрицу веером, чтобы спрятать смятение от глумливого голоса, эхом отдающегося где-то у нее под ребрами:

– Она бы так не сказала, если бы ей было известно, кто ты на самом деле. Она бы так не сказала, если бы знала, что ее конец – это твое начало.