тараканов в дом.

— Мы об этом не раз говорили, — согласился Альберт, — не будет мир единым, как бы этого не хотелось. Всегда один будет угнетать другого, всегда будут страдающие от жажды и упивающиеся чужой кровью. Таков первобытный закон, будь он не ладен. Человеческие возможности и терпение ограничены, тогда как алчность безгранична.

— Очищение через боль и борьбу, — кивнул Дима, — этим мы и занимаемся.

— Даже если солнце выключить на пару минут и уничтожить половину человечества, найдётся дурак, который обернёт события в свою пользу, — вздохнул Альберт, — таких не исправить и не искоренить.

Николя вспомнил туры на юг. Как ни бей морду, личность не изменишь. Только врагов наживёшь. Многие, почувствовавшие вкус разврата, ездят за границу и возвращаются вдвойне отравленными. С такими бы тоже бороться и не пускать обратно. Но у нас же свобода волеизъявления, свобода выбора и отсутствие оного у тех, кто ниже рангом. Главное, дорогу не переходить тем, кто сильнее. Все показательные процессы только между богатыми и богатыми. И бедные смотрят и аплодируют. Хлеба не надо порой.

— Голодная собака на цепи выгоднее заевшегося домашнего питомца, в которого превратилось наше общество, — закурил Дима, — они думают, что посадят голодных мигрантов на цепь, но это глупое и необоснованное заблуждение.

— Времена, когда рабов считали рабами и боролись за свой дом ушли, — сказал Альберт, — настало время безродной элиты, мигрирующей с одного края поля на другое. Но саранча множится и скоро от поля ничего не останется. Они считают себя ферзями, но не догадываются, что шахматная доска конечна.

Глава 95

Когда правительство приняло закон о повышении цен на топливо, народ не выдержал. Один автомеханик в соцсетях предложил класть на переднюю панель автомобилей жёлтые жилеты в знак протеста. С каждым днём количество машин с жёлтыми жилетами под лобовыми стёклами росло, и однажды активисты решили устроить мирную акцию. Официальные и неофициальные данные по количеству вышедшего народа разнились, но ясно было одно, правительство застали врасплох. Полиция стояла в замешательстве, хотя о митинге было сообщено заранее. С каждым разом число недовольных росло, будто ручей, наполняющийся талыми водами.

— А ты говорил, что народ инертен, — смеялся Дима в кабинете у Саши.

— Они боятся и не знают, что делать, — подтвердил Альберт, — если уж суждено этому правительству уйти, то пусть на их место придут люди из народа.

— Какой следующий шаг? — спросил Саша.

— Подкинем в огонь дровишек, — ответил Дима, — выпустим на улицы хулиганов. Посмотрим на реакцию с той и с другой стороны.

В первый раз дебоширы действовали осторожно. Разбили пару витрин и перевернули с десяток урн. Никакой реакции не последовало. На следующем митинге сожгли машину и снова никакого ответа.

— Что ж, такими темпами они и до парламента доберутся, — усмехался Дима.

Его будто услышали наверху и на очередном митинге появились водомёты и травматическое оружие. В ответ полетели камни и осколки брусчатки. Выделенные средства на закупку патронов, как обычно, разворовали, и на остатки закупили некачественные патроны. Вместо обычных ушибов, митингующие получали рваные раны и пулевые ранения. Правительство создало свои отряды хулиганов. Они ходили в гражданской форме и были защищены законом. Избивали дубинками и стреляли во всех, кто вставал на пути. Дебоширы обычно оставались за спинами мирных граждан и не вступали в разборки на передовой. Иногда в полицейских летели снаряды Молотова, что ещё больше накаляло ситуацию. Но, что самое интересное, демонстранты не пресекали действия дебоширов, и лишь изредка указывали полиции на беспредельщиков. Но вместо помощи и благодарности они получали ушибы и увечья, иногда лишаясь глаз и пальцев.

— Глупые люди верят в справедливость, хотя давно уже могли навести порядок и стой и с другой стороны, — смеялся Дима, просматривая репортажи, — ничего, кровь и оторванные конечности приведут их в чувство.

Правительство отмалчивалось от официальных ответов и лишь один чиновник в приватной беседе репортёру, когда тот всеми путями выискивал ответ на вопрос, почему же полиция не трогает зачинщиков, молча, указал пальцем наверх. Что означало, пусть демонстранты разбираются сами. Приказа останавливать дебоширов не было. Но активисты вновь призывали к закону и порядку, чего, естественно, не было, и быть не могло. Для высших чинов на запасном аэродроме стояли самолёты и вертолёты. Они тоже боялись, благо, век повозок и пешего бегства прошёл.

— Благоразумие в их головах давно сместили идеалы демократии, — сокрушался Саша, — не выжить такому обществу.

На улицы выходили люди разных национальностей и верований, и с высоты птичьего полёта поток их выглядел грязным бушующим селем. На передовой стоял дым от шашек со слезоточивым газом, а в тылу беспрепятственно жгли автомобили, покрышки, разворовывали магазины и прилавки. Народ злился, напряжение росло.

— Неплохую кашу мы заварили, — улыбался Дима, — а кому её есть, пусть решают сами…

Глава 96

Любой протест происходит не во имя, а вопреки. Кто-то проводит время в барах, кто-то на стадионах. А Али ходил на выступления. Это стало некоторой зависимостью. Процесс, который важнее результата. Перепады настроения на митингах стали для него обыденностью. Он мог часами молчать и просто наблюдать за народом, а потом вдруг резко прорезался голос и он кричал лозунги в пользу всего и вся. Он чувствовал себя в гуще событий и это опьяняло. Он подолгу сидел в соцсетях, выискивая выступления с наибольшим количеством народа. Жизнь становилась бесцельной и в движении забывались невзгоды, а мысли плыли по небу в неопределённом направлении. Уходили боль и разочарование. Единый поток воодушевлённой толпы манил, будто навязчивая идея. И он шёл на привязи за пастухами. В окопах мысль о смысле жизни уходила на второй план, уступая место выживанию. А тут он оказался в ситуации, когда кусок хлеба и так давали, а плана на завтрашний день не было. Лишь абстрактное неопределённое будущее.

— Думаешь, спрятаться в толпе за спинами? — спросил Дима, сидя на скамейке в парке, — это цель твоего пребывания здесь?

— Не разочаровывай нас, — пригрозил Альберт, — мы редко ошибаемся и верим до последнего. Но если подведёшь, кара будет мгновенной.

— Мне кажется, что уже давно никто не слышит моего голоса, — простонал Али, — массовое помешательство на фоне пустых лозунгов заняло умы и сердца.

— Если так думаешь, то эта встреча станет последней в нашей истории взаимоотношений. Мы не любим самоуверенных, но и слабаки нам не нужны. Дальше в круговороте событий никто не подаст тебе руку. Если думаешь, что здесь не будет окопов, не будут свистеть над головами пули и не будут разрываться снаряды, то мы тебя разочаруем.

Али