Биологические часы… Никогда прежде я их не слышала. Или не обращала внимания на их тиканье. Наверное, у всех нас они есть, но где были мои? Всю свою юность, лет до тридцати, я не вылезала с вечеринок и хохотала всякий раз, как кто-нибудь спрашивал, есть ли у меня дети. «У меня?!» – пораженно переспрашивала я. Сама мысль о том, что меня могут по ошибке принять за взрослую, повергала в шок. Если мои часы и тикали, я все равно не услышала бы их – слишком громкими были басы в динамиках на дискотеке.

Когда мне стукнуло тридцать, я впервые услышала часы – но не свои, а моих подруг. Все они беременели и обзаводились семьями. То у одной, то у другой появлялись дети. Это были волшебные существа, и от них вкусно пахло. Я любила всех детей своих подруг, а нескольким из них стала крестной матерью. Но своих мне пока не хотелось.

Одна из близких подруг, рассказывая о своем внезапном желании иметь детей, сравнила его с цунами, которое накатило с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Другая подруга (первая из нашей компании, которая стала матерью) взяла с меня обещание: если к сорока годам у меня не будет собственных детей, она поможет мне подобрать донора спермы и влить ее в меня при помощи спринцовки… Похоже, ей самой это предложение казалось совершенно нормальным, но у меня вызвало такое отвращение, что я потихоньку вычеркнула ее из своей жизни.

Единственное, что у меня было, – это тиканье сменявших друг друга дедлайнов. На исходе тридцати я, к своему удивлению, все еще не слышала тиканья, не ощущала цунами и не испытывала ни малейшего желания. Ни тика, ни така. Я ничего не имела против детей и даже была хорошей крестной всем своим малышам, но, как любой нормальный человек, когда они, навестив меня, уходили домой, благодарила Господа за то, что их можно было вернуть родителям. Я испытывала лишь облегчение от того, что мне не приходится жить в вечном хаосе, во всем себе отказывая. В своем тихом, спокойном доме я находила утешение, а не пустоту, как считала та самая подруга, что предложила мне попробовать спринцовку.

К тому же у меня не было мужчины – и это была важная деталь: вариант растить детей без партнера я даже не рассматривала. Такой сценарий – не для меня.

И еще – мое давнее и страстное желание писать. Вот это было настоящее цунами. Вот так, дожив до тридцати семи лет, я беспокоилась не о том, чтобы срочно найти мужчину и обзавестись детьми, а о том, чтобы родить книгу. И не какую-нибудь, а книгу о моем прошлом и о прошлом моей семьи, моей страны, Ирана. Это была возможность рассказать историю нашей семьи и исцелить раны, оставленные революцией, разлукой с Ираном, жизнью в изгнании.

Так, сидя в женском клуатре, я пыталась ответить самой себе на этот вопрос. Хотела ли я ребенка? Теперь, когда я наконец встретила мужчину, который мне нравился, появилось ли у меня желание создать собственную семью?

А Бернардо? С самого начала он ясно дал понять: больше никаких браков и детей. И я с уважением отнеслась к этому его решению. Да я и сама не видела в этом проблемы, полагая, что в конце года вернусь к старой жизни, хотя теперь более стильной.

Но Бернардо оказался лучше, чем я ожидала. Он был добрым, нежным, и мне не хотелось пока его терять. И, может быть, теперь, когда появилась возможность публикации книги, я смогла бы позволить себе эту медленную и спокойную жизнь во Флоренции?

Все, чего мне сейчас хотелось, – это вести и дальше исторические раскопки, продолжать писать о революции и изгнании, вытащить эту боль на свет, а потом позволить красоте и роскоши Ренессанса, куда я так неосмотрительно загнала сама себя, растопить ее. Что же до детей, у меня не было никакого желания их иметь – только грусть оттого, что не смогу подарить маме внуков, которых она так хотела.

Я подумала о потрепанной одежде Бернардо и его исцарапанных руках. Он был полной противоположностью Дино с его наманикюренной элегантностью и в то же время именно тем, кем притворялся Дино, – настоящим флорентийским аристократом, жившим в большом каменном деревенском доме с множеством собак, в окружении виноградников и лесов, где водились дикие кабаны. Его мать даже жила в замке и производила собственное вино и оливковое масло. Колоньоле был полон жизни, любви, плодородия – все эти дети, собаки, постоянно беременные и приносящие новых щенков. А как же я? Если останусь, я буду там единственной бездетной особью женского пола.

Дождь перестал. Я шла по площади, и голова гудела от этих мыслей. Сев на скамейку, я принялась разглядывать конную статую Фердинанда I. Взгляд его был устремлен в легендарное окно, о котором рассказывал мне Джузеппе. Именно у этого окна на втором этаже, прямо напротив статуи, сидела безутешная невеста, ожидавшая мужа с войны. Он так и не вернулся, и она умерла от горя. После ее смерти окно не раз пытались закрыть. Джузеппе рассказал и о том, что, если проследить за взглядом конной статуи Медичи, можно увидеть, что и она направлена на то самое окно – может быть, так скульптор пытался намекнуть, что молодая дама была тайной любовницей Фердинанда I.

Как все-таки флорентийцы любят истории, запутанные дела и интриги! Нетерпеливо отбросив эти мысли, я зашагала домой с единственным желанием – сесть за книгу.

На Сан-Никколо я увидела Джузеппе, и в ответ на мой привычный вопрос: «Как дела?» – он задумчиво почесал подбородок и, помолчав, медленно проговорил:

– Сегодня утром я вдруг понял, что, наверное, никогда еще не занимался столько собой…

«Заниматься собой», думала я позже, сидя в углу дивана с ноутбуком. В Лондоне я едва успевала замечать себя, не говоря уж о том, чтобы к себе прислушиваться. Из-за водоворота встреч, переполненного ежедневника и постоянного стресса я стала чужой сама себе и даже отказывалась глядеться в зеркало. Теперь же я встала и отправилась в ванную комнату, подошла к круглому зеркалу над раковиной и решительно на себя посмотрела. Блестящие черные кудрявые волосы. Оливкового цвета кожа, гладкая и упругая. Светло-карие глаза блестят. Ухоженное тело с аппетитными, женственными формами. Но самым удивительным было то, как я улыбалась – тепло, как хорошему другу.

Здесь, во Флоренции, я прошла очищение. Потратив такую кучу денег на ультрамодные очистительные процедуры в Лондоне – ни одна из которых не помогла мне похудеть хотя бы на килограмм, убрать с лица хотя бы прыщик или хоть на минуту снять стресс, – я приехала в Италию и с помощью ее диеты, полной углеводов и мороженого, прошла настоящую детоксикацию. Я избавилась от стресса и перевозбуждения, от которого мои почки совершенно истощились. Научившись планировать бюджет и жить по средствам, я теперь накопила достаточно и даже имела небольшой доход от путевых заметок, чтобы позволить себе эту спокойную, непритязательную жизнь во Флоренции, которая незаметно и неторопливо исцелила мое тело, а вместе с ним и душу.

Теперь, вместо того чтобы пачками глотать витамины и пищевые добавки, я выпивала ежедневную дозу оливкового масла и чувствовала себя лучше, чем когда-либо. И вот, сидя на диване, я только и делала, что полностью занималась собой.

Я сидела дома и ждала Бернардо. Стол был накрыт чудесной чистой скатертью и сервирован самой красивой посудой. В центре стола в вазе стояло несколько веточек мушмулы из сада Старого Роберто, наполняя комнату своим нежным ароматом. На плите кипела риболлита, в духовке жарилась курица. Мы должны были провести выходные вместе, но накануне вечером он позвонил и сказал, что везет своих le bimbe за рождественскими покупками, и мы договорились, что после он придет ко мне на ужин.