Нати долго пристально смотрел ей в лицо, однако она выдержала взгляд. Он пробормотал, уткнувшись в тарелку:

— Мне жаль, Флорес.

— Ладно. Вы выбрали свою жизнь, а я свою. Рассказывай дальше.

— Итак, Стен был в той клетке… — продолжил мятежник, но Флорес снова прервала.

— Клетке?

— Да, они подвесили его в клетке в лесу, а тролли нашли нашу птичку и прихватили с собой. Видела бы ты его!

Флорес громко рассмеялась и попросила продолжать.

— Ну да. Но Стен днем освободился. Эти чудовища закрыли в подвале меня и всю семью, но днем они… как мертвые. Ты же знаешь, говорят, будто тролли на солнце превращаются в камень, — объяснил Натиоле, и Флорес кивнула.

— Но это не так. Они просто спят, только очень крепко, и их невозможно разбудить. Стен освободился из клетки и выпустил нас из подвала. А потом отослал меня и крестьян. Он захотел остаться и поговорить с троллями.

— Что? Поговорить с троллями? Так похоже на Стена! Что за очередное безумие?

— И я так сказал! Но разубедить его не смог. Как оказалось, что ни делается, все к лучшему. Когда я пришел в Орволь, один форбс узнал меня. Он натравил жителей деревни, и селяне не смогли сопротивляться священнику. Не успел я опомниться, как снова оказался в подвале, только на этот раз связанный.

— Столько усилий ради простых людей, которых вы хотите освободить! — язвительно вставила Флорес, но Натиоле покачал головой.

— Они боятся. И кто может винить их в этом? Я их не упрекаю. Это крестьяне, Флорес, не воины, у них семьи и земля. Ты хочешь поспорить?

— Нет, нет, рассказывай дальше.

— Форбс отправил гонца, и ночью за мной приехали солдаты. Они хотели забрать меня в Теремию, но, по счастливой случайности, снова появился Стен.

— Что, в Орволе?

— Да! Он и один тролль. Они напали на солдат в лесу и освободили меня. Я скакал как сумасшедший на лошади, к которой, кстати, был привязан. Стен меня перехватил, приказал уходить в лес. Я спрятался в подлеске и ждал.

— А Стен?

— Я точно не знаю. Когда я ускакал, в деревне оставались воины. Я следил за дорогой из Орволя в Теремию, но по ней никто не проезжал, кроме тех, кто преследовал меня. Если бы Стена поймали, то провезли бы мимо. Я прятался очень долго.

— То есть ты не знаешь, жив ли он? — разочарованно спросила Флорес.

— Точно не знаю, но я верю.

— Ты просто веришь?

— Вспомни историю в Дабране, тогда мы все тоже думали, что он мертв.

— И был бы мертв! Пробраться в замок! Он сумасшедший!

— Да, но он тогда почистил ползамка, не так ли? Забрал вещи — ваши, по праву наследования. А если бы Хази в тот день э-э-э… случайно не уехал в Теремию… То тогда бы он отомстил и за смерть ваших родителей!

— Возможно. Но все-таки это было чистое самоубийство, даже несмотря на то, что он хорошо ориентируется в крепости, — заявила Флорес.

— Наверное. Но цсиро Хази был вне себя от ярости, люди в Дабране смеялись над ним. Стен даже поднял проклятое знамя.

При воспоминании о том, как в первый раз она услыхала эту историю от странствующего поденщика, Флорес не удержалась от улыбки. Стену тогда удалось тайно проникнуть в замок Рабенштайн и украсть кое-что из того, что раньше принадлежало их семье, прямо из-под носа охраны. К тому же он взял часть денег и украшений и напоследок на флагштоке самой высокой башни вывесил старое знамя с их гербом, чтобы вся округа видела. Однако его обнаружили, когда он спускался с башни, и гонялись за ним по всей крепости. В конце концов охрана окружила его на крепостной стене, но ему удалось уйти, совершив отчаянный прыжок в ров.

Весть о его выходке и бегстве распространилась по стране с быстротой молнии, даже появилась песня, которую влахаки пели, когда поблизости не было масридов. А цсиро Хази стал объектом шуток, хотя баро жестоко отомстил своим подданным за потерянную честь.

Но Флорес также помнила о другом. О том, как ждала брата, а он все не появлялся после своего дикого прыжка в ров. Все считали его мертвым, потом выяснилось, что в это время он скрывался в лесах от преследователей. Стен раздал добычу крестьянам, своим соратникам и их семьям. Неудивительно, что простой люд любил Стена сал Дарбана. Он давал им надежду. Ложную надежду, считала Флорес, так как, за исключением маленьких неприятностей, мятежники не наносили масридам никакого особого вреда.

Это не удалось даже Ионне сал Сарес с ее войском.

Стен и Флорес не раз ссорились по этому поводу, даже их последняя встреча закончилась спором, и Стен ушел сердитым и оскорбленным. Ему вслед она произнесла слова, которые не имела права произносить. Наверное, у нее все-таки будет возможность попросить у брата прощения…

«Ну почему этот проклятый упрямый дурак направляется в Теремию? — мучилась Флорес. — Ведь ясно же, что для него это самое опасное в мире место!»

— Мне нужна твоя помощь, — неожиданно произнес Натиоле, и Флорес вопросительно посмотрела на него. — Здесь что-то происходит, но мы точно не знаем что. Надо связаться с некоторыми людьми, но я не представляю, какие тайники еще надежны.

— И ты сразу же подумал обо мне, своей старой подруге, которой снова можно нанести визит, — язвительно прокомментировала Флорес.

— Нет. Я не просил бы тебя, если бы это не было так важно. Вообще, я пришел, чтобы сказать, что вести о смерти твоего брата не соответствуют действительности.

Некоторое время Флорес смотрела в светлые глаза Нати, но не смогла разглядеть ничего, кроме искренней заботы. Поэтому девушка кивнула. Натиоле всегда был словно старший брат для близнецов, с тех пор как они прибыли в Дезу, одинокие и напуганные. Верные подданные их родителей помогли им тогда выскользнуть из Дабрана. О самом бегстве у Флорес сохранились лишь смутные воспоминания — длинный туннель, освещенный мерцающими факелами, и бешеный галоп по темному ночному лесу.

Зато она очень хорошо помнила отца, который, стоя перед ней и Стеном на коленях и прижимая их к себе, говорил, что теперь они должны быть сильными и храбрыми. Их мама готовилась к побегу, она послала слуг в город, чтобы достать лошадей; масриды были уже во дворе крепости, и ворота уже трещали от их ударов. Затем она со слезами на глазах попрощалась с ними, и Карайн, их старый майордом, вывел близнецов из замка через подземный ход.

Только после того, как дети прибыли в Дезу, они узнали всю правду. Как Хази, которого Цорпад отправил в Дабран в качестве гонца, сообщил масриду о крамольных планах влахака, Дабран должен был платить лен за свою верность и преданность масридскому властителю. Как их отец и мать сражались, чтобы позволить детям скрыться. Их мама, гордая и красивая Ана сал Дабран, погибла с мечом в руке на сторожевой башне крепости Рабенштайн, когда масриды взяли ворота и ворвались во внутренний двор, а отец был сильно ранен и на следующее утро казнен на рыночной площади как преступник.