Выхватив обрез из седельной сумки, Ильмар выстрелил в прыгнувшего навстречу волка. Заряд дроби отбросил визжащую тварь, жеребец Ильмара долбанул панцирника копытом – раздался хруст проломленного черепа.

Выстрелы, звон оружия, ругань, вой, рык и стоны слились в какой-то жуткий, исковерканный эхом с холмов многоголосый звук. Он волнами гулял над равниной, отражаясь от склонов, то стихая, то нарастая с такой силой, что, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки, из ушей хлынет кровь, и легкие разорвет от яростного и отчаянного крика. И атаман яростно кричал, влетев в свалку возле телег, расстреливая в упор мутантов. Его жеребец топтал их копытами, лягал, а Ильмар продолжал стрелять. Когда у него кончились патроны, он выхватил нож и всадил по рукоять в чей-то лысый череп с выпуклыми шишками позвонков, сбегавшими от затылка к спине. И, наконец, увидел перед собой повозку Зиновия, застрявшую между обозными телегами. Старик лекарь сидел на передке, пригвожденный к борту копьем, в его водянистых глазах застыло удивление. Дико ржала лошадь и била копытом, пытаясь вырваться из ловушки.

За повозкой громыхнул штуцер, потом карабин.

– Миха! Яков! – позвал Ильмар.

Сбоку к нему прыгнул лобастый мутант в меховой безрукавке и набедренной повязке, вскинул необычно длинный лук. Атаман размашистым движением перетянул скалящуюся рожу нагайкой – плетка, порвав тетиву, рассекла кожу от брови до скулы и обвила предплечье мутанта. Ильмар рванул нагайку на себя и, перегнувшись в седле, проломил сплюснутый нос кулаком. Хрустнули шейные позвонки, монстр рухнул на землю.

Над ушами коня пролетело копье. Грохнул штуцер с повозки: Миха вовремя выбрался на передок и застрелил подбежавшего к атаману мутанта.

– Слазь! – Ильмар соскочил с коня. – Помоги!

Он схватился за борт телеги справа, подсел, надавил плечом, отжимая в сторону, чтобы освободить лекарскую повозку. Рядом засопел Миха. Вдвоем они сдвинули груженную ящиками подводу.

– Лошадь держи! – крикнул атаман, когда та, почувствовав свободу, тут же рванула с дороги, потянув повозку.

Миха догнал ее, вцепился в упряжь, но споткнулся и повис. Обезумевшая от страха, звериного запаха и шума лошадь нагнула голову, не желая останавливаться, и потащила бывшего монаха вдоль обочины.

Ильмар забрался на подводу, свистнул, подзывая своего жеребца, попытался отыскать глазами Хэнка… Равнина кишела мутантами. Пулемет «тевтонца» молчал. Тела в меховых одеждах облепили бронированную машину, как муравьи колбасу, на капоте, заслоняя багровый диск солнца, стоял здоровенный, вдвое выше жреца Рута, мутант. Потрясая трезубцем из арматуры, он поднял за волосы отрезанную голову жреца (Ильмар даже не усомнился, что это голова Рута) и издал победный гортанный крик, перекрыв шум боя. Его подхватили сотни мутантских глоток.

Запрыгнув в седло, атаман пустил коня в погоню за лекарской повозкой. Миха все-таки не удержался за упряжь и растянулся на обочине, но выбравшийся на передок Яков, рванув поводья, заставил лошадь повернуть к липте, маячившей в дымной пелене справа от равнины.

– Руку! – крикнул Ильмар встающему Михе.

Схватив протянутую ладонь, бывший монах взобрался на круп коня за спиной у атамана.

Наперерез повозке, охваченные победным азартом, кинулись несколько тварей. Перед носом у Ильмара просвистела стрела. Миха сзади замычал от боли, в плечо ему воткнулись два дротика.

Когда управляемая Яковом повозка въехала в дымную пелену, под липтой загремели выстрелы. Калеб! Все-таки вернулся – Ильмар увидал под деревом охотника, стреляющего в набегавших мутантов.

Как только атаман проскакал мимо, выстрелы и крики с улюлюканьем преследователей смолкли, лишь с равнины по-прежнему доносился победный рев.

Проехав вдоль русла пересохшей реки, повернув на север, Ильмар придержал коня. Миха сполз на землю. Он едва стоял на ногах, был бледен и держался за левое плечо, в котором торчали дротики. Отравленные дротики, понял атаман. Глаза слезились от дыма, в носу щипало…

– Яков, – Ильмар, не найдя лучшего, схватил Миху за волосы, чтобы не упал, – в повозку его. Калеб!

– Тута, хозяин, – подвалил охотник; лицо обмотано клетчатым платком, шляпа на затылке.

За ним подъехали еще двое: башмачник и… Ильмар пытался вспомнить, как звали медведковского следопыта, но прозвище напрочь вылетело из головы.

– Куда нам? Где остальные?

– Полегли усе. – Калеб махнул вперед.

Ильмар сплюнул горечь, протер глаза.

– Вот. – Охотник протянул ему льняную косынку.

– В заброшенный поселок надо двигать, – сказал следопыт.

И атаман вспомнил его прозвище.

– Поселок на взгорье, там меньше дымит и заночевать есть где, – пояснил Юл.

– Засветло доберемся? – Ильмар повязал косынку на лицо.

– К ночи, если лошади сдюжат.

– Едем. Юл впереди, Калеб крайний, Яков – рядом с ним. Башмачник, лезь на повозку, за возничего будешь.

Атаман развернул коня, пропустил вперед следопыта и порысил за ним.

* * *

Пелагея, дородная тетка с косой до пояса, вытерла крепкие руки о застиранный подол домотканого платья, сказала низким голосом:

– Кладите его и выметайтесь из избы.

Макар с Виком потащили Петра к кровати под окном.

– Не туда, к столу несите. На жесткое надо.

На печной лежанке под потолком шептались ребятишки. Когда жреца уложили, как велела Пелагея, Гест шагнул к столу, прислонил посохи к длинной лавке, рядом поставил двустволку фермера и сел.

Жена фермера сдвинула светлые брови, хмуро глядя на Владыку.

– Те че, особое приглашение нать?

Макар уткнулся бородой в кулак, кашлянул.

– Я в избе буду, – отрезал Гест.

Пелагея повернулась кругом, встала, уперев руки в бока.

– А ты че, бородатый бедуин, стоишь? Иль думашь, я летучая мышь, шоб в темноте видеть? Врубай гуделку свою.

Она подошла к столу, мельком взглянув на Геста, и больше ничего ему не сказала.

Вик с Макаром вышли на улицу. Окончательно стемнело, луна едва просвечивала сквозь облака. Гош закатил мотоблок под навес, пристроенный к избе.

– Подключай, – сказал фермер, опускаясь на завалинку.

Вик прислонился спиной к стене. Расчехлив агрегат на сколоченном из досок верстаке, Гош сунул домкрат под картер. Приподнял колеса, после чего накинул широкий ремень на ось, соединив мотоблок с агрегатом, и завел двигатель.

Вика будто током ударило.

Во двор через окна полился яркий свет, под навесом замерцала лампочка. Вик скривился – покалывание в пальцах усилилось. Он совсем забыл эти ощущения, возникшие в тот день, когда Оглобля погнался за ним из-за пирога. Тогда трижды происходили непонятные вещи, хотя нет, всего четыре раза было. Первый – когда старший бригадир включил лебедку. Второй у мыловарни, перед взрывом. Третий у Октагона и четвертый раз во время разговора с Гестом на ночной стоянке.