В конце концов, инстинкт самосохранения возобладал в ней, и она решила, что отныне станет равнодушной к Сиднею Паркеру, и хотя любовь всё еще навязывала ей периоды рассеянности и задумчивости, но они уже не были столь безотчетными и приятными. Она могла лишь надеяться, что эта страсть, затмившая всё, в том числе и прежний интерес к Сэндитону, его обществу и пейзажу, постепенно ослабнет и пройдет, оставив тихие и приятные воспоминания, и она сможет взглянуть на все это из своего спокойного и уютного дома. Тогда она будет с теплотой думать о том, что уже прошло, никогда не вернется, но всегда будет дорого ей.

На следующее утро после Ассамблеи Шарлотта снова задумалась об отъезде из Сэндитона. Она считала это самым лучшим и эффективным лекарством, которое она могла себе прописать. Она оставила всякую надежду увидеть Сиднея до своего отъезда, и была озабочена лишь тем, чтобы поскорее покинуть это место, с которым у нее было связано столько переживаний.

Паркеры все еще возражали против отъезда их молодой гостьи, наговорили массу любезностей и даже предложили ей свой экипаж и в итоге согласились ее отпустить ее домой не раньше середины сентября.

Шарлотта настояла на своем. Она направила письмо отцу, в котором предупредила о скором приезде и стала собираться в дорогу, наслаждаясь последними днями в Сэндитоне. Она уже сожалела о том, что ей предстоит утратить всю эту спокойную меланхолию, окружавшую ее. Душевная тоска, которая так внезапно охватила ее сразу после Ассамблеи, постепенно стала отступать перед маленькими радостями, солнечными пейзажами ранней осени, чистыми звуками и спокойными красками первозданной природы, которыми она не уставала любоваться.

Она продолжала много времени тратить на ежедневные прогулки по окрестностям в компании своих друзей. Каждое утро на Террасе ее ждали обе мисс Бофорт, всегда готовые предложить новую тропинку для прогулки по живописным местам курорта и оживленную беседу, которой они с удовольствием занимали всех. Сэр Эдвард по-прежнему опекал мисс Бриртон, которая также решила не прерывать ежедневные рандеву с ним, а мисс Денхэм, даже в отсутствие Сиднея Паркера, всё еще пыталась увлечь молодых людей из гостиницы.

Шарлотта всегда была рада гулять с Реджинальдом, слушать его беспорядочную болтовню, неизменно сопровождаемую фразой «Сидней говорит». Иногда он претендовал на свои собственные идеи и мысли, и Шарлотта вскоре научилась их без труда отличать от острых и едких замечаний Сиднея. Она поняла, что бесполезно напрямик расспрашивать Реджинальда о его пребывании в Сэндитоне. Его рассеянность и смех только усиливались, когда она пыталась узнать, как долго он и Генри Бруденалл намерены оставаться здесь. Да, конечно, у него не было определенных планов.

– К счастью я сам распоряжаюсь своим временем… пока нет смысла принимать конкретные решения… все зависит от Сиднея… потом, конечно, не назначена еще дата отплытия Генри… его друзья в Брайтоне еще могут подождать… и, короче говоря, ему очень приятно проводить время в столь милой компании и в таком тихом курортном местечке.

Шарлотта слушала, но далеко не всегда понимала его. Теперь он полностью отрицал то, что говорил при их первой встрече. Он уже не спешил в Брайтон, как раньше и, похоже, совсем не скучал в Сэндитоне.

По утрам она часто ходила на пляж с Артуром и мисс Лэмб. В то время как мисс Лэмб деловито зарисовывала морские водоросли, а Артур с удовольствием шлепал по воде между белых скал, Шарлотта наблюдала за стремительными и непредсказуемыми чайками, парившими над волнами. Все трое обычно молчали на берегу, не считая нескольких комплиментов Шарлотты, адресованных новым рисункам Аделы и нескольких печальных реплик в ответ. На этом утренний разговор двух леди обычно заканчивался. Их молчаливое общение порой нарушалось довольными возгласами Артура, когда он доставал существенный улов из прискального водоема. Но то немногое, что говорила мисс Лэмб, было всегда к месту. Шарлотту иногда удивляло, когда она вдруг прерывала свою мысль робким и бесхитростным заявлением.

– Если бы я могла провести всю жизнь у моря, я была бы совершенно счастлива. – Промолвила она однажды, после получасовой работы в полном молчании.

А в другой раз.

– Какое счастье, что у вас есть сестры и братья. Вы никогда не чувствовали одиночества.

И наконец.

– Мне хотелось бы, чтобы вы называли меня просто по имени – Адела.

Эти замечания так никогда и не были расточительно приукрашены цветистыми выражениями, которые мисс Бофорты непременно бы добавили в этот разговор. А Шарлотта ответила на это самыми простыми словами, высоко ценя ярко выраженную сердечность Аделы, которую она часто скрывала перед незнакомыми людьми, и ее неизменную чуткую способность угадывать даже невысказанные мнения немногочисленных друзей, которые были ей дороги.

Однажды утром, когда Шарлотта заглянула в угловой дом, чтобы навестить ее, она увидела, что Адела в молчании собирала свои рисовальные принадлежности в непривычной задумчивости. Она едва произнесла приветствие со слабой улыбкой и, вновь быстро отвернувшись, чтобы отобрать нужные кисти, неожиданно сказала.

– Прежде чем мы пойдем к морю, я хотела бы кое-что сказать вам. – При этом она некоторое время помолчала в смущении. – Артур просил меня выйти за него замуж, и я дала согласие. – Она повернулась к Шарлотте и в ее взгляде была мольба. – Я надеюсь, вы не подумаете, что я совершила большую ошибку. У меня никогда не будет крепкого здоровья, но ведь я не полный инвалид. И к счастью я унаследовала довольно большое богатство, чтобы не быть обузой мужу. – Затем последовал быстрый поток слов, чтобы скрыть растущее замешательство. – Мы намерены построить в Сэндитоне дом, и пригласить к нам жить, миссис Гриффитс, чтобы она заботилась о нас. О! Пожалуйста, не говорите, что это слишком сумасбродная идея.

Шарлотта слышала, как дрожал ее голос. Она представила слезы в глазах Аделы, и, чувствуя, что в этот момент слова излишни, быстро подошла к ней и обняла ее. Но даже в эту минуту крайнего волнения, Адела не могла полностью выразить свои чувства.

– Вы, надеюсь, можете понять, как все это могло случиться. Однако подумайте, можете ли вы помочь нам… объяснить все это его братьям и сестрам? Можете ли вы убедить их, чтобы они поверили, что Артур никогда не будет сожалеть, сделав такой шаг? Я уверена…, в общем… Я знаю, что он будет счастлив. Ведь мы оба так любим морские водоросли.

После этих слов Шарлотта едва не рассмеялась. Но для нее было очевидно, что они оба испытывали столь глубокое взаимное чувство, что просто не могли его открывать или обсуждать с другими. Она еще сильнее полюбила их обоих и была уверена в том, что они абсолютно идеальная пара. Однако у них недоставало уверенности признаться даже ей в их взаимной привязанности. Даже при ней они говорили не о своей любви, а о своих опасениях. Артур думал, что его сестры считали бы для него очень даже странным желание жениться. Адела же была уверена, что они не одобрят его выбор.

Они, в самом деле, проявили такую застенчивость, излагая свои планы, с таким волнением переживали отклик каждого на их помолвку, что Шарлотте пришлось использовать все свое красноречие, чтобы они поведали об этом хотя бы миссис Гриффитс. Запинающееся признание Артура и извиняющиеся объяснения Аделы были встречены с таким спокойным и добрым чувством, что они оба начали понимать, что их планы были не столь нелепыми, и даже надеяться, что их знакомство и даже брак между ними можно считать вполне обычными событиями.