С неопровержимой логикой граф утверждал, что при нелюбви Грэя к публичному вмешательству в его личные дела он наверняка не одобрит подключение полиции. Тем более что в подлом заговоре замешан член семьи Эшли. Факты были неоспоримы, независимо от того, насколько точно было его утверждение о причастности кого-либо из Эшли. Страшные опасения вызывали у Лиз меры, которые Хейтон рекомендовал ей принять, чтобы тайно прийти в Хейтон Хаус. Ей не только предлагалось никому не говорить, куда она отправляется, но и оставить экипаж герцога на оживленной улице, где она сможет нанять другой, не привлекая ненужного внимания.

– Ваша светлость?

Держась рукой за хрустальную ручку двери в свою комнату, Лиз приостановилась, через плечо оглядываясь на откровенно любопытную Анни.

– Скажи Эллисону, чтобы подали карету, и быстро возвращайся помочь мне одеться, – распорядилась Лиз. – У меня важный визит.

– Но куда в такой ранний час? – спросила пораженная Анни и прикусила язык, зная, что это не касается даже камеристки.

Ответом Лиз была мрачная улыбка и короткий взмах руки, торопивший ее выполнять поручение. Тихо закрыв за собой дверь, довольная, что леди Юфимия и ее приемная дочь еще спят, Лиз подошла к секретеру, торопливо набросала, закрыла и запечатала короткую записку Дру, содержание которой, оставалось надеяться, настолько загадочно, что не будет понято никем другим.

Считая себя далеко не глупой по любым меркам, Лиз не собиралась оставлять в полной тайне свой визит к Хейтону. Такая ее нерешительность объяснялась не просто возможным страшным ущербом репутации женщины, который будет нанесен визитом в дом холостяка – опасностью, в заигрывании с которой обвинил ее Грэй. Нет, это объяснялось ее уверенностью в том, что граф – отвратительный лидер банды торговцев белыми рабынями.

Лиз встала и начала расстегивать голубое платье, не давая себе свободной минуты, чтобы мог разрастись страх из-за личной безопасности. Она уверяла себя, что граф не осмелится напасть на герцогиню, любимицу сезона, так же как общество не осмеливалось осуждать Грэя за его юношеские, пусть и безрассудные, провинности. Хотя Лиз и чувствовала серьезную недостаточность таких рассуждений, связанную с различными требованиями, предъявляемыми к джентльменам и благородным леди, она не рискнула анализировать их глубже, боясь, что мужество ее дрогнет.

Анни вернулась, когда ее хозяйка только начала снимать платье. Стремясь уйти, пока не проснулся весь дом, Лиз решила не тратить драгоценное время на зашнуровывание бесполезного корсета и надевание многочисленных нижних юбок. Вскоре герцогиня была одета в свой любимый серый костюм, с угольно-черной камеей, спрятанной в новом алом галстуке – эскот, Анни также настояла, а Лиз из-за спешки не стала спорить, чтобы она надела сапфировые серьги и кольцо. Потом, когда непослушные локоны были укрощены в замысловатом узле под модной, надетой набок красивой шляпкой, отделанной красной лентой и необычными черными перьями – в отличие от распространенных страусовых, плюмажей, украшавших большинство шляп, – Лиз была готова к отъезду.

Прислонив один конверт к чернильнице, украшенной изящными завитками, и положив в карман другой, Лиз повернулась к своей служанке:

– Если я не вернусь к чаю, передай этот конверт в руки леди Друсиллы – только в руки леди Друсиллы.

Анни согласно кивнула в спину уходящей герцогини. Это было странно. Ее светлость обычно не скрывала своих планов и брала ее с собой почти всегда. То, что она собиралась поехать одна и не знала точно, когда вернется, было тем более странно, что это был единственный день в неделе, который проводили в Брандт Хаус, принимая визитеров. Это был домашний день дам Эшли.

Чувствуя уколы вины за то, что оставила Анни в замешательстве, Лиз подобрала короткий шлейф и стала грациозно спускаться по лестнице. Она была уже на последней ступеньке, когда Эллисон открыл дверь возбужденному Тимоти.

– Лиззи, я нашел его! – почти закричал он. Лиз замахала на него руками, требуя больше сдержанности и меньше шума. Молодой человек был встрепан и небрит и, несмотря на возбужденный румянец, выглядел так, будто не спал много ночей.

Тимоти почти прыгнул к Лиз, схватил ее за руки и потянул в гостиную:

– Я бесконечно, бесплодно прочесывал протоколы верхней палаты день и ночь. И наконец я нашел тайник, где был спрятан секретный отчет, подтверждающий все, что мы подозревали!

– Что ты имеешь в виду под «спрятан» и почему? – тихо спросила Лиз, опираясь спиной на дверь и сдерживая собственное волнение. Неужели отпадает необходимость ехать к Хейтону?

– По какой-то причине, в которую меня как секретаря палаты лордов должны были посвятить, – отрывисто начал Тимоти, и в словах его звучало сильное негодование, – отчет был спрятан среди многотомных страниц, содержащих бесконечные и скучные дословные свидетельства фермеров какого-то дальнего графства, протестующих против вмешательства правительства. Говорят, что эти фермеры – угрюмый народ, из которых слова не выдавишь… не верь. Судя по количеству страниц, которые ушли на дословную запись жалобы каждого, они часами могут говорить о том, что считают несправедливым.

Сгорая от желания узнать суть рассказа Тимоти, Лиз почувствовала раздражение от его неожиданной способности совершенно уйти в сторону в самой середине важного сообщения. Он, очевидно, почувствовал ее едва сдерживаемое нетерпение, хотя она ничего не сказала.

Запустив обе руки в русые волосы, как будто желая привести мысли в разумный порядок, Тимоти вернулся к рассказу о своем открытии.

– Это был отличный тайник: отчет вложен в середину документа на такую тему, которой вряд ли кто заинтересуется. Даже если бы его обнаружили когда-нибудь, все решили бы, что его просто подшили не туда. И только меня, ответственного за раскладку документов, обвинили бы в том, что документ лежит не на месте. Но я клянусь, что никогда раньше не видел и даже не слышал о секретном отчете. – Его негодование перешло в бурное возмущение.

Лиз не могла больше сдерживать нетерпение. Она отошла от двери и обратилась к Тимоти с единственным лаконичным вопросом, заданным тихим голосом:

– О чем в нем говорится?

– О, – Тимоти покраснел так, как умела краснеть Лиз, – разве я не сказал?

Лиз улыбнулась задеревеневшими губами и потрясла головой, подвергая опасности свою модную шляпку.

– Это отчет, написанный Грэем, который ясно связывает Хейтона с торговлей на высшем уровне белыми рабынями между Британией и Европой. Особенно прочно он связывает его с очевидно более прибыльным ближневосточным рынком светлокожих женщин.

Лиз собиралась спросить, почему, если эта информация была известна, Хейтона не заставили объяснить свою причастность. Почему отчет был запечатан? И почему он был так тщательно спрятан? Она бы никогда не поверила, что Грэй причастен к его сокрытию ради положения Хейтона в обществе.

Она не успела заговорить, как Тимоти добавил то, что казалось по меньшей мере частичным объяснением: