Иду вдоль одной из залитых неоном улиц. Витрина с нейлоновыми чулками. В ней нет ничего, кроме стеклянной ноги, наполненной водой, и прыгающего в ней морского конька. Он то взмывает кверху, то падает вниз, словно перышко в воздушном потоке. Вот таким образом мы видим, как сюрреализм проникает во все углы и закоулки нашего мира. Тем временем в Боулинг-Грин, Виргиния, Сальвадор Дали обдумывает, как выпечь гигантский хлеб в тридцать футов высоты и сто двадцать пять длины, вытащить его ночью, когда все спят, и со всеми предосторожностями установить на главной площади большого города, скажем, Чикаго или Сан-Франциско. Просто огромная буханка хлеба. И больше ничего. Никакой пропаганды. Никакого raison d'etre[49]. А на следующую ночь две буханки появляются одновременно в двух больших городах, скажем, в Нью-Йорке и в Новом Орлеане. Никто не понимает, зачем они здесь и кто их сюда приволок. А затем уже три буханки, одна в Берлине или Бухаресте на этот раз. И так до бесконечности. Потрясающе, а? Все военные новости исчезают с первых полос. Так, во всяком случае, думает Дали. Очень интересно. Весьма интересно, в самом деле. Простите меня, я должен поговорить с той леди на углу…

Завтра я буду открывать для себя бульвар Сансет. Дансинг с ритмическими танцами, дансинг с бальными танцами, чечеточный дансинг, художественная фотостудия, обычная фотостудия, порнографическая фотостудия, электрошоковое лечение, лечение внутренними вливаниями, лечение ультрафиолетовыми лучами, уроки ораторской речи, уроки психоанализа, курсы по изучению религий, астрологические сеансы, чтение по руке, педикюр, массаж плечевого пояса, подтяжка кожи, удаление бородавок, избавление от лишнего веса, изготовление супинаторов, подгонка корсетов, коррекция бюста, удаление мозолей, окраска волос, подбор очков, газирование содовой, излечение похмелья, избавление от головной боли, рассеивание газов и вспучивания, консультации по бизнесу, прокат автомобилей, делаем будущее известным, делаем войну понятной, повышаем октановое число, снижаем бутан, снимаем изжогу, очистка почек, возьмите недорогую автомойку, бросьте возбуждающие таблетки и примите снотворные, китайские травы очень полезны для вас, а жизнь без кока — колы не имеет смысла. Из окна машины все это напоминает стриптизерку, исполняющую пляску святого Витта, очень жестокий танец.

Ладно, так куда же меня занесло? Ах да, после разговора с бродячим писателем я побрел по бульвару Кахуенга в сторону гор. Как раз в тот момент, когда за моей спиной автомобиль врезался в фонарный столб, я любовался звездами. Все погибли. «Независимо от этого», как говорится, я продолжал свой путь, и чем дольше я смотрел на звезды, тем яснее понимал, как мне повезло, что меня это происшествие ни капельки не коснулось. Ведь со мною уже так было однажды в Париже — залюбовался звездами и чуть не сломал себе шею. Присел на ступенях церкви, кажется, на Айвор-авеню, и погрузился в задумчивость. Стал вспоминать тот случай на улице Вилла-Сера, когда я был на волосок от гибели.

Время от времени, когда меня возносит на гребне эйфории, я убеждаюсь, что обладаю иммунитетом — против болезни, несчастных случаев, полного обнищания, даже против смерти. Однажды ночью я двигался домой после очаровательного вечера, проведенного с моим другом астрологом Мориканом. Как раз тогда, когда я сворачивал с улицы д'Орлеан на д'Алезиа, мне пришли в голову одновременно две мысли: 1) хорошо бы присесть где-нибудь с кружкой пива; 2) хорошо бы взглянуть в небо и выяснить, где находится Юпитер именно в эту минуту. А в эту минуту я проходил мимо кафе «Букет д'Алезиа»; находилось оно прямо напротив церкви, и до его закрытия еще оставалось кое-какое время. Я вполне резонно решил, что это именно то место, где я смогу посидеть на террасе и порадовать себя мирной кружкой пива. Церковь меня всегда восхищала розовым сиянием, исходившим от ее камней, а кроме того, с места, которое я выбрал, можно было наблюдать благорасположенный ко мне Юпитер. Именно Юпитер, меня никогда не интересовали ни Марс, ни Сатурн. Итак, я сидел там, вполне довольный и собой, и окружающей обстановкой, когда рядом со мной возникла пара, жившая со мной в одном доме. Обменялись рукопожатием, и они спросили, не буду ли я против, если они сядут за мой столик и мы вместе чего-нибудь выпьем. Я был в настолько блаженно-расслабленном состоянии, что, хотя мужчина, эмигрант из Италии, нагонял на меня смертельную тоску, воскликнул: «Ничего лучшего и придумать нельзя!» И тут же принялся объяснять им, как чудесно все вокруг. Итальянец взглянул на меня, словно решил, что я спятил, ведь мир-то весь прогнил, он это особенно чувствует, поскольку пишет об исторических событиях и процессах. Они пристали ко мне, спрашивая, по каким таким причинам мне кажется, что в мире все прекрасно, и, когда я ответил, что без всяких особенных причин, он уставился на меня как на человека, нанесшего ему личное оскорбление. Но я вроде бы и не заметил этого, а просто заказал второй эшелон выпивки. Не для того, чтобы напиться, ведь пиво — напиток безобидный, да, кроме того, я и так уж был пьян без вина. Мне хотелось, чтобы они выглядели чуть-чуть повеселее, как бы отвратительно ни выглядел мир. Выпил я, полагаю, три пива и предложил пойти домой. До улицы Вилла-Сера было рукой подать, и в этот короткий промежуток времени я окончательно превратился в лучезарного идиота. Такого идиота, что поведал им, что в теперешнем состоянии даже сам Создатель, захоти испортить мне настроение, ничего не мог бы со мной поделать. На столь возвышенной ноте я пожал им руки и начал подъем к себе на второй этаж.

Пока я раздевался, мне пришла в голову блестящая идея: вылезти на крышу и бросить последний взгляд на Юпитер. Стояла теплая ночь, и на мне не было ничего, кроме комнатных шлепанцев. Лезть на крышу надо было по вертикальной железной лестнице, идущей от балкона моей мастерской. Юпитера в ту ночь я набрался досыта и уже готов был отправляться на боковую. Электричество не горело, но лунный свет хорошо проникал сквозь стеклянные галереи балконов. Все еще пребывая в трансе, я подошел к лестнице, как-то бессознательно опустил ногу на верхнюю ступеньку, промахнулся и полетел вниз. Только успел порадоваться ощущению полета, как шлепнулся на пол. Постарался встать на ноги и, встряхнувшись, как птичка, попробовал ощутить себя. Ничего из костей я вроде бы не сломал, но в спине словно торчало множество острых ножей. Ощупал себя, вынул здоровенный кусок стекла, вонзившийся в спину, и поспешил отбросить его в сторону. Потом извлек другие стекляшки из ягодиц и лодыжек. И рассмеялся. Я радовался тому, что остался в живых и даже могу по-птичьи двигаться вприпрыжку. Пол был весь в крови, и под ногами похрустывало стекло.

Надо было позвать снизу итальянца. Пусть придет, осмотрит меня, забинтует раны и вообще окажет помощь. Я открыл дверь, а он уже поднимается по ступеням. Он услышал страшный треск и шел поинтересоваться, что тут у меня стряслось. Тем более что на днях, когда мы сидели за столом, с крыши свалился кролик, и прямо нам на стол. Но на этот раз он понимал, что тут что-то потяжелее кролика.

«Лучше бы позвонить доктору, — сказал он. — Вы весь в порезах и синяках».