Гарри стал сразу же искать Оливию, но ее нигде не было. Он был почти уверен, что она уже приехала — карета отъехала от ее дома за час до того, как сам он покинул свой дом.

Плечо Себастьяна уже почти не болело, но он настоял на том, чтобы не снимать перевязь, — так легче будет привлекать дам, сказал он Гарри. И это действительно сработало. Себастьяна сразу окружили, и Гарри с усмешкой наблюдал за тем, как его кузен купается во внимании хорошеньких девушек.

Правда, Гарри заметил, что Себастьян не совсем точно описывал события, приведшие к несчастному случаю. Детали вообще были туманны. Ничего, естественно, не было сказано о том, что он стоял на столе, который должен был изображать скалу из готического романа. Но Гарри слышал, как одна девушка шепнула другой, что на душку Себастьяна напали уличные грабители.

Гарри не удивился бы, если бы к концу вечера услышал, что Себастьян отразил атаку целого полка французов.

Пока Себастьян снисходительно принимал сочувствие одной особенно пухленькой вдовушки, Гарри наклонился к Эдварду и сказал:

— О чем бы тебя ни спрашивали, никому не рассказывай, как все было на самом деле. Он никогда тебе этого не простит.

Эдвард рассеянно кивнул. Он был слишком занят тем, чтобы учиться у Себа общению с девушками.

— Подбирай остатки и веселись, — сказал Гарри брату, улыбаясь тому, что теперь ему не придется иметь дело с девицами, которых отсеял Себастьян, как это бывало прежде.

Жизнь хороша. Такой сказочной она еще никогда не была.

Завтра он сделает предложение, и завтра она скажет «да».

Скажет, не так ли? Не мог же он ошибиться в ее чувствах.

— Ты видел Оливию? — спросил он Эдварда.

Эдвард ответил отрицательно.

— Пойду поищу ее.

Эдвард молча кивнул.

Гарри понял, что бесполезно затевать разговор с братом, вокруг которого было столько юных леди, и направился в другой конец зала. У стола с пуншем образовалась небольшая кучка людей, в центре которой стоял князь Алексей. Оливии не было. Она сказала, что будет в голубом, чтобы ему было легче ее найти, но по вечерам Гарри различал цвета еще хуже.

Совсем другое дело ее светлые волосы, подумал он. Они будут сиять как маяк.

Он шел сквозь толпу, поглядывая по сторонам, и в тот момент, когда он почти потерял надежду ее найти, он услышал за спиной ее голос:

— Вы кого-то ищете?

Он обернулся, и ему показалось, что от ее улыбки озарилась светом вся его жизнь.

— Да, — ответил он, притворившись, что разочарован, — но я нигде не могу ее найти…

— Ах, прекратите. — Она похлопала веером по его руке. — Почему вы так задержались? Я здесь уже целую вечность.

— Так уж и вечность. От силы час. Может, девяносто минут.

Он бросил взгляд на Себастьяна и Эдварда, все еще окруженных толпой девушек.

— У нас возникли трудности, когда мы надевали перевязь на руку Себастьяна.

— А считается, что это женщины уделяют слишком много внимания своей одежде.

— Хотя я и должен был бы поспорить от имени мужского пола, я всегда счастлив немного подколоть своего кузена.

Она рассмеялась, а потом схватила его за руку:

— Пойдемте со мной.

Он пошел за ней, а она, не переставая смеяться, вела его сквозь толпу, пока наконец они не подошли к какой-то двери в противоположном конце зала.

— Что это?

Она приложила палец к губам, призывая его помолчать. Они вышли в холл, в котором было гораздо меньше людей, чем в главном зале.

— Я кое-что обнаружила.

— Я это уже понял.

Она повела его по каким-то помещениям. Народу становилось все меньше. Наконец они вышли на совершенно пустую галерею. По одной стене шел ряд дверей, между которыми висели портреты, по другой — ряд окон.

Она остановилась перед одним окном.

— Посмотрите в окно!

Он посмотрел, но не увидел ничего необычного.

— Открыть окно? — спросил он, полагая, что это поможет понять, в чем дело.

— Да, пожалуйста.

Он открыл защелку и, подняв раму, выглянул.

За окном он увидел одни лишь деревья.

А рядом с собой — ее. Она тоже высунула голову.

— Признаться, я не понимаю, на что я должен смотреть?

— На меня, — ответила она просто. — На нас. Мы с вами вместе по одну сторону окна.

Он повернулся и посмотрел на нее. А потом… Он должен был это сделать. Он притянул ее к себе, Она не сопротивлялась. А ее улыбка говорила о том замечательном времени, которое было у них впереди.

Он наклонил голову и поцеловал ее. Его вдруг охватила дрожь, и он понял, что это был больше, чем поцелуй. В нем было нечто священное, благородное и настоящее.

— Я люблю тебя, — прошептал он. Он не собирался ей признаваться сейчас. Он хотел сказать ей об этом, когда будет делать предложение. Но чувства нахлынули на него с такой силой, что он не смог удержаться. — Я люблю тебя.

Она дотронулась до его щеки.

— Я тоже тебя люблю.

Несколько мгновений он мог лишь смотреть на нее с благоговением. А потом его захлестнуло что-то еще — нечто первобытное и неистовое, и он поцеловал ее с требовательностью человека, который должен получить то, что принадлежит ему по праву.

Острое желание пронзило его, словно расправившаяся пружина, и он почувствовал, что теряет над собой контроль.

Ему безумно хотелось прикоснуться к ее телу, к ее теплой и гладкой коже. Он хватал ее за плечи и бормотал:

— Я хочу тебя, я хочу тебя.

В какой-то момент Гарри оказался спиной к какой-то двери. Он нащупал ручку, повернул ее, дверь открылась, и они оказались внутри. Каким-то чудом им удалось остаться на ногах.

— Где мы? — вся дрожа, спросила Оливия.

Гарри закрыл дверь и запер ее.

— Мне все равно где.

Схватив Оливию, он прижал ее к себе. Ему следовало бы быть нежным и терпеливым, но он уже не мог остановиться. Впервые в жизни им двигало нечто такое, что он был не в силах контролировать, чему не мог противостоять. Весь мир сосредоточился для него в этой женщине, и он хотел показать ей — и самым существенным образом, — как он ее любит.

— Гарри, — выдохнула она, прижимаясь к нему. Сквозь платье он ощущал каждый изгиб ее тела. Он должен был — и не мог — остановиться…

Он произнес ее имя, не узнав собственного голоса.

— Я хочу тебя.

Она простонала что-то невразумительное и нашла губами мочку его уха.

— Я хочу тебя сейчас, — повторил он.