— Ладили?! — переспросил Энди. — Именно так и сказал — «они ладили»?

— Кажется так… — Карен сверилась с записями. — Точно.

Энди быстро пробежал глазами по строчкам:

— Как ее зовут? Харпин?

— Мисс Сьюзи Харпин.

— Вот она. — Энди достал ее показания из папки. — Тридцать девять лет, одинока, замужем не была, детей нет. Проработала в исправительном центре большую часть взрослой жизни…

Детектив сосредоточенно изучал показания.

— Что известно о его прежней работе? Были ли у него друзья в морге? — спросила Махони.

— Погоди-ка, — Энди махнул рукой. Он прослушал ее вопрос, перечитал отрывок из беседы Харпин со следователем.

ДЕТЕКТИВ ХАНТ. Вы не заметили ничего подозрительного?

ХАРПИН. Вообще-то нет… Нет.

ДЕТ. ХАНТ. Вообще-то нет?

ХАРПИН. Я хотела сказать — нет, не заметила.

ДЕТ. ХАНТ. Насколько я понимаю, во время смены вы иногда болтали с Эдом Брауном?

ХАРПИН. О, мы провели с ним необычные часы.

ДЕТ. ХАНТ. Что вы хотите этим сказать?

ХАРПИН. Только то, что работала в ночную смену. Все остальные спали.

Энди вскочил и отбросил расшифровку:

— Поехали. Мы возвращаемся в Лонг-Бэй.

— Что такое? — Махони изумленно захлопала глазами.

— У нас есть «мы».

Знакомое волнующее чувство охватило его, как бывало всегда, стоило найти верную улику. Когда это чувство приходило, он шел неотвратимо, как собака по свежему следу. Он еще не знал в точности, что это за запах, но упустить его уже не мог. Что, если в эти самые «необычные» часы Эд кое-чем занимался с женщиной? С женщиной, которая сказала «мы», рассказывая об опасном преступнике? Не «Я несколько раз говорила с заключенным» или «Я говорила с ним», а именно «Мы провели с ним необычные часы».

С этой точки зрения простое местоимение стало самой многообещающей ниточкой, с которой предстоит поработать.

Ирвинг Милгром закрыл свой магазин в 5.34 вечера. Он перевернул табличку на двери соответствующей стороной к стеклу и направился к кассовому аппарату, чтобы подсчитать выручку. День тянулся скучно, и за исключением дюжины пакетиков птичьего корма ему удалось продать лишь несколько золотых рыбок да кошачий уголок для точки когтей. В магазине все еще играла музыка, и, проходя мимо портативного компакт-диск-плеера, Ирвинг сделал звук погромче. Этот фрагмент из Вивальди нравился ему больше всего, и он начал тихонько подпевать мелодии. Конго-Конго, его лучший говорящий попугай, тут же принялся подпевать хозяину.

— Конго, цыц! Ты все портишь! Это же самая лучшая часть!

— Конго, Конго! — крикнул в ответ попугай.

Конго-Конго, серый попугай жако, имел привычку повторять свое имя. Птица получала призы на выставках, ее словарный запас поражал, но до сих пор никто так и не захотел ее купить. Как правило, покупатели никак не могли отвести глаз от ценника, на котором значилось: 1950 долларов. Люди не понимали истинной ценности птицы. Ирвинг давно специализировался на экзотических пернатых и по праву мог считаться экспертом по этому редкому товару, но люди предпочитали недорогих «красивых птичек», судьбу которых было легко предугадать: таких дети просят в подарок под Рождество, а потом запихивают клетку куда подальше.

В дверь постучали.

Что? Покупатель, да еще в такое время?

Ирвинг подошел к двери, чтобы отослать пришельца прочь, но, узнав в посетительнице одну из своих постоянных клиенток, повернул ключ в замке и высунулся наружу:

— Сьюзи? Как поживаете?

— О, вы уже закрылись?

Естественно, закрылся.

Сьюзи Харпин была хорошей клиенткой, но при ней Ирвингу почему-то всегда становилось не по себе. Возможно, все дело было в ее глазах — круглых и до невозможности темных. К тому же она слишком широко их открывала — так, что были видны белки вокруг всей радужки. В них было что-то безумное. Он знал, что Сьюзи работает в каком-то госучреждении, возможно в психиатрической клинике, вот ей и передалось немного безумия.

В руках у Сьюзи была коробка из-под обуви — та самая, с которой она вышла из его магазина всего несколько дней назад. Только не говорите, что с птицей что-то случилось!

— В чем дело? У вас какие-то проблемы с неразлучником?

— Нет… то есть да. Он меня не устраивает.

Ирвинг нехотя распахнул дверь. Больше всего на свете ему хотелось сказать женщине, чтобы она приходила завтра, но у него не хватило духу этого сделать. Сьюзи покупала у него неразлучников из года в год, иногда не реже, чем раз в несколько месяцев. Причем выбирала не самых дешевых. За таких покупателей надо держаться.

— Пожалуйста, входите. Надеюсь, музыка вам не помешает.

Сьюзи вошла, бережно прижимая коробку к груди, и Ирвинг закрыл за ней дверь.

— Так в чем проблема?

— Просто он меня не устраивает, — повторила она.

Такое случилось впервые. Сьюзи купила неразлучника с красно-зеленым личиком всего несколько дней назад, и тогда он прекрасно себя чувствовал.

— Он не поладил с остальными? — предположил Ирвинг.

— Что? — растерянно вскинула брови Сьюзи. — С какими остальными?

— С другими вашими птичками. — К этому времени она должна была собрать целую коллекцию неразлучников.

— О, нет. То есть да. В том-то и проблема. Он не… вписывается в общую картину.

Ирвинг нахмурился. Что за странная женщина!

— Поэтому вы хотите заменить его на другого? Скоро я получу «голландскую голубую», уверен, что она вам понравится.

— Нет, я просто хочу вернуть птицу. — И Сьюзи протянула Ирвингу кассовый чек и коробку.

Принимая ее, Ирвинг услышал внутри хлопанье крыльев и шуршание.

— Понимаю вас, — кивнул он.

Надо было просто закрыть магазин.

Ирвин открыл кассу и вернул Сьюзи деньги за неразлучника.

— Спасибо, — угрюмо буркнула та и вышла на улицу, громко хлопнув дверью.

Он запер ее, несколько секунд постоял, наблюдая, как эта странная женщина идет к своей машине, и с горечью подумал: «Вот дневная выручка и накрылась!»

— Чирик! — «Что? С какими остальными?» — Чирик!

— О Господи! Заткнись, Конго!

— Заткнись, Конго, заткнись, — повторил попугай.

Модельное агентство «Вонг Модел Гонконг» поселило Макейди в старой многоэтажке, где снимало для своих сотрудниц скудно обставленную квартирку с большими стеклянными панелями, сквозь которые открывался великолепный вид на огромный город. Судя по всему, дом был построен в 60-е годы: сантехника оказалась изношенной до предела, а лифт — совсем крошечным. Сидевшая за металлической стойкой у входа миниатюрная консьержка, говорившая на кантонском диалекте, вручила ей ключи и показала дорогу.