Водитель подошел к лежащему ребенку, оглянулся на машину. С шипением открылось боковое стекло, и люди увидели, будто кто-то внутри повелительно машет рукой. Шофер подхватил тельце и сунул его в машину, как какой-нибудь предмет.

В толпе раздались крики протеста. Водитель прорычал ругательство и угрожающе махнул оружием. Но толпа была в ярости. Все рванулись к гравитолету. Водитель вскочил в машину, и она унеслась, оставив позади разъяренных избирателей. Избирателей, которые теперь ненавидели само имя тирана Йелада – того, который презирал их настолько, что запросто давил их потомство.

Рашид швырнул пилотку на заднее сиденье машины. Тело, валяющееся там, зашевелилось, и ребенок сел.

– Дай тряпку, черт тебя побери! – потребовало дитя.

– Первый акт прошел очень удачно, – сказал Рашид, передавая назад ветошь. Мальчик стал обтирать бутафорскую кровь.

При близком взгляде в лицо мальчика на нем сразу обнаруживались морщины; циничные глаза быстро перебегали с предмета на предмет. "Малец" зажег огромную сигару, глубоко затянулся и, выдохнув, наполнил салон вонючим облаком.

Малыш творил дела на этом свете лет уже пятьдесят, не меньше.

– Сможешь на бис? – спросил Рашид.

– Нет проблем. Раза три-четыре, пока не слишком утомлюсь. А потом могу стать немного небрежным – понимаешь, что я имею в виду?

Рашид ответил, что понимает.

– Как насчет небольшого антракта и свидания со стаканчиком? – спросил "ребенок".

– Нет. Сначала в тридцать шестое.

"Ребенок" гадко ругнулся, но Рашид не обращал внимания. Все равно актер был очень доволен своим представлением.

* * *

Лейтенант Скиннер чувствовала себя так, будто ей кто-то помочился в карман. Полицейский, сидящий в луже!.. Шел день сбора, и первые неурядицы ввергли ее в отвратительное расположение духа.

Обычно она начинала свой обход с маленького, аккуратно прибранного секс-магазинчика. Заведение было частным, так что делиться с владельцем не приходилось. Кроме всего прочего, она опекала там одного миловидного профессионального юношу, с которого брала специфическую плату в каждый день сборов вот уже сколько месяцев.

Однако сегодня ни владельца магазинчика, ни молодого бычка на месте не оказалось. Испуганный и смущенный управляющий пробормотал, что с них сегодня уже один раз собирали. С час назад приходили два очень страшных громилы-полисмена. Приходили как раз за "выжимками" – сказали, что Скиннер сегодня выходная. Они говорили так убедительно – управляющий, подойдя прихрамывающей походкой поближе, показал синяки, разукрасившие его физиономию, – что нельзя было не поверить. Еще они "подоили" и мальчонку и сказали, что он теперь будет работать в другом месте.

Скиннер поняла, что подлец-управляющий не лжет; особенно это стало ясно после того, как она – из чисто профессиональных соображений – собственноручно нанесла несколько ударов ему в корпус и челюсть. Сделав это, Скиннер, как буря, вылетела из магазинчика, горя жаждой мщения.

Но постепенно ярость осела. Месть дастся очень нелегко. Капитан ничего не знает об этом ее маленьком золотом родничке. Раздосадованная так, будто кто-то и впрямь помочился ей в карман, теряясь в догадках, кто эти "перехватчики", Скиннер продолжила обход.

И в каждом месте картина повторялась. Скиннер начала понимать, что тычки и затрещины, которые она в таком количестве раздавала в обмен на деньги, обернулись против нее.

Пуская пар из своего огромного клюва, подобно паровозу, Скиннер направилась к полицейскому участку, чтобы связаться с отделенным капитаном. Похоже, началась драка на межведомственной почве.

И тут Скиннер получила еще один большой удар. Это оказалась не простая междоусобная драчка, и велась она не из-за общей зоны обслуживания. Началась открытая война!

Кто ее объявил и ведет, ни одна душа не знала, пока не стало слишком поздно.

* * *

Ким – юная блондинка с невинными глазками и не столь невинным телом. Она принадлежала к тому числу нехороших личностей, которые промышляли обиранием других за пределами родного отделения. Губы, влажные как у Лолиты, примечательные бедра, выдающаяся грудь – этого достойного набора вполне хватало для того, чтобы подцепить на улице простака. Дальше пускался в ход паралитический газ, а то и острый нож, который она умудрялась прятать под своей более чем миниатюрной юбкой.

А еще Ким была золотым яблочком для своего папаши и маленькой героиней родных окрестностей. Как хорошо воспитанное дитя, Ким всегда притаскивала добычу домой, папе. Служила она надзирательницей в швейном цехе на "буферном предприятии" Йелада, что давало ей большое влияние.

Но одной ночью случилось маленькое недоразумение. Полисмены "подцепили" Ким, когда она была как деревянная, перебрав наркопива настолько, что не могла произнести и слова членораздельно, чтобы удостоверить свою личность. Поэтому ее забрали в кутузку и составили протокол. Ко всеобщему смущению, не оказывалось иного выхода, кроме как подавать на полицию в суд. Никто этого не любил делать, даже недруги тирана Йелада. Но, в конце концов, "выжимки" на Дьюсабле должны оставаться сладкими для всех, а не то весь кувшин прокиснет.

Вообще-то подобные недоразумения случались и раньше. Все должно было обойтись "малой кровью". Местному суду надлежало объявить полисменам выговор за задержание совершенно невинной девушки, а Ким следовало возвратиться домой под крылышко любящего отца и продолжать свои прогулки по ночным улицам в поисках простофиль.

Но – так не произошло. Судья признал девочку виновной по всем предъявленным в протоколе статьям и завел дело.

Под вопли возмущения, которые последовали за этим (они были подхвачены и раздуты на потребу публики оплаченными Кенной телерепортерами), судья исчез из города, чтобы начать новую, весьма зажиточную жизнь, оставив тирана Йелада "держать чемодан". Чемодан с неприятностями.

Эври превозносила Рашида до небес за удавшуюся "грязную операцию".

– Погодите, – говорил Рашид. – Это еще только цветочки!

* * *

В двух десятках главных отделений "выжимки" настолько прокисли, что дела там пошли очень серьезные.

Полисмены доили полисменов, гангстеры доили всех подряд, магазины бомбили, на публичные дома совершали налеты, игорные дома замучали облавами или взрывами бомб. Сила билась о силу, а в месте их столкновения всегда оказывались невинные; не следует забывать, что на Дьюсабле каждый подходил под определение "невинный".

Кульминацией всеобщего недовольства стал марш матерей в защиту невинной Ким.

Две тысячи рассерженных женщин вышли на улицы отделения. Они несли огромные плакаты с ангельским ликом непорочного дитяти. Были и вопли, и сопли, и даже колоритное выдергивание волос. А рядом была команда новостей Кенны.