Харальд оглянулся вокруг. Пока он искал ларец, совсем рассвело. Солнце пускало косые лучи сквозь ветви деревьев, резным сводом покрывавшие лесной овраг. Муть, поднятую со дна ручья, унесло течением, вода вновь стала кристально чистой.

И тут Харальд увидел, что прямо под его рукой на дне ручья в пробившемся на самое дно оврага солнечном луче горит жарким блеском золотая монета. Боясь в очередной раз спугнуть удачу, он медленно, осторожно опустил в воду руку. Монета оказалась на диво большой, тяжелой. Не чета полуденным дирхемам, тонким как пергамент. Одна ее сторона была испещрена таинственными письменами. Харальд не силен был в грамоте, поэтому не смог определить, какой народ запечатлевает свой язык столь затейливыми знаками. Был бы рядом Архимед, он бы, наверно, определил, но ученый грек был далеко. На другой стороне красовался портрет важного лысого человека, сделанный весьма искусно. Но все это было неважно, а важно было то, что золота в монете не меньше унции.

Харальд с надеждой глянул на то место, откуда поднял золотой. И точно! Теперь удача окончательно повернулась к нему лицом: из желтого песочка торчал толстый бочок еще одной монеты. Не иначе оползень снес ларец в ручей.

Харальд принялся шарить по дну и всего лишь в футе ниже по течению нашел еще две монеты. Им снова завладела кладоискательская горячка. Он взрывал руками дно, пальцы онемели от холода, но чем дальше он продвигался, тем больше монет открывалось его взору. Одна, две, три. Харальд вытряхнул из охотничьей сумки все содержимое и ссыпал находки туда. Сумка уже достаточно сильно оттягивала плечо, когда Харальд, в очередной раз погрузив ладонь в воду, ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Способность видеть шестым чувством врага не раз спасала его в трудных ситуациях. Харальду показалось даже, что он видит боковым зрением фигуру, стоявшую на склоне оврага. Склон был в тени, поэтому понять, что это за фигура, было трудно.

Уняв сердцебиение, Харальд продолжал шарить рукой по дну. Однако о золоте он больше не думал. Главное было не показать виду, что он заметил человека на склоне, и, выиграв несколько секунд, приготовиться к обороне. Не разгибая спины, будто бы невзначай Харальд повернулся к опасной стороне правым боком, уперся покрепче ногами в землю и быстрым слитным движением распрямился, одновременно выхватив из ножен меч. Секунда – и вождь викингов стоял в боевой стойке, готовый сразиться хоть с целой армией. Верный Легбиттер хищно нацелился на незнакомца, таившегося под тенью склона, по острой грани и булатным узорам пробегали солнечные искры.

Но в следующую минуту острие меча медленно поползло вниз, к земле, а глаза конунга стали больше тех монет, которые он собирал на дне лесного ручья. Перед ним стояла улыбающаяся Елисава.

Волосы ее сияли золотом, на голове красовалась украшенная разноцветной византийской финифтью диадема, тяжелый аксамитовый плащ ниспадал до самой земли. Будто на пир собралась.

Харальд если и смутился, то только на самое краткое мгновение. Опустив в охотничью сумку последний золотой, он отер руки о край свиты и с достоинством поклонился княжне. Завел беседу как ни в чем не бывало. Пусть его штаны измазаны глиной, но никто не скажет, что конунг норвежцев был неучтив с высокородной девицей.

– Доброго здоровья тебе, прекрасная Елисава, дочь славного Ярицлейва! Могу ли я узнать, какой счастливой звезде я обязан счастьем видеть тебя в столь странном месте? Явилась ли ты одна или вместе со своим благородным отцом, князем великим?

Говоря эту весьма цветистую речь, Харальд, несмотря на присутствие горячо обожаемой им княжны, не забывал всматриваться в окружающее заросли. Не могла же княжна явиться посередь леса одна, без сопровождения? Где-то поблизости должны находиться дружинные отроки. Или хотя бы конь-то должен быть! Не пришла же Елисава в глухую пограничную лесную чащу пешком.

Какие-то странные тени пару раз промелькнули по верхнему краю оврага. Вдали послышался крик какой-то заполошной птицы. Однако ничего конкретного Харальду ни увидеть, ни почуять не удалось. Лес хранил величественное молчание. Молчала и Елисава, не отвечая ни слова на приветствие. Она лишь смотрела на конунга с печальной улыбкой. Это было странно. В былые времена она молчаливостью не отличалась.

Неловкая пауза затягивалась, но тут княжна сделала шаг, сафьяновый сапожок скользнул по размокшей глине, она пошатнулась, вскинула руки и неминуемо упала бы, если бы Харальд в мгновение ока не оказался рядом и не подставил свою мозолистую длань. Елисава ухватилась за нее своими нежными, унизанными дорогими перстнями пальчиками, крепко сжала и посмотрела в глаза конунгу благодарным взором.

Харальд расцвел: раньше гордая княжна вела себе куда как надменней. Но вот случай свел их в подходящем месте, и, если он будет вести себя правильно, дело может сладиться в самое ближайшее время. В самое ближайшее время он назовет ее своей невестой. Вот как крепко держит его руку русская княжна! Видимо, сильно испугалась. Какие, однако, сильные у нее пальцы. Так сжимает, даже больно…

Он попытался перехватить руку Елисавы поудобней, но не тут-то было. Нежные пальцы, казалось, одеревенели, были удивительно холодными. Харальд взглянул на них и с ужасом заметил, что из-под розовых ноготочков княжны выступили капли темной крови.

Волосы на затылке конунга встали дыбом, но он нашел в себе силы вновь заглянуть в лицо нареченной невесте. Лицо ее, за секунду до этого дышавшее свежестью, сиявшее маковым цветом ланит и губ, было покрыто землистой бледностью. Благодарная улыбка сменилась зловещим оскалом, изумрудные очи превратились в два черных провала, из которых, подобно черной смоле, вытекали смрадные слезы. Слезы текли по щекам, выжигая на них кровавые борозды. Кожа сходила клочьями, обнажая похожую на кору старого дуба плоть.

Харальд дернулся, титаническим усилием пытаясь вырвать руку из смертоносной ловушки. Но куда там! Рука оборотня, которого он принял за Елисаву, подобно древесному корню обвила его запястье. Твердые как железо, холодные отростки оплели грудь и нащупали пульсирующую жилку на шее.

– Кто поедет?

– Давайте я.

– Ты знаешь путь?

– А вы объясните. Найду как-нибудь.

– Объяснить-то можно. Но только не будет Ворон с мечником – вчерашним отроком разговаривать.

Доброшка пожал плечами:

– А с кем будет?

– Не знаю. Я воевода, мне ехать нельзя. Хотя я бы не прочь с Вороном перемолвиться.

– Решать нужно быстро, пока князь варяжский с охоты не возвратился.

– Да, нужно быстро. Кто же поедет? Мне нельзя, Алеше тоже нельзя, да и убьют его там. Вряд ли Ворон сможет простить и речи задорные его, и бегство из самого их разбойничьего логова.

Костер догорал в утреннем тумане. На углях томился крутобокий горшок с пшеничной кашей. Белка мешала варево большой деревянной ложкой, подсыпая то соль, то тертые орехи, то сушеную мяту, которую всегда возила с собой в полотняном мешочке. От горшка по ветру тянулся сладкий съестной дух.