«Да ладно?»

«А че?»

Был теплый топленый мартовский вечер. Небо очень чистое и высокое стояло над городом.

Сквозной простуженный ветер носил по дорогам фантики.

Сверкали стеклянные витрины продуктового супермаркета.

У подземного перехода горела красная буква «М» (Метрополитен).

Вдалеке таяла красная «М» – «Макдональдс».

…Спешили домой прохожие. Некоторые встревоженно оборачивались. Некоторые останавливались подальше, на безопасном расстоянии, посмотреть. Но кто же станет связываться со Зверем?

…Толяном, Шакалом и с Саней Дыбой?

Мальчишечки из САО (Женатик и Упырь) отвернулись серыми бушлатами к ступеням подземного выхода. Сосредоточились на выходящих.

(Мало ли кто закурит при выходе?)

(Мало ли кто откупорит пивную банку?)

Женатику с Упырем тоже надо жить (Особенно, конечно, Женатику, у него жена сука!)

Но Упырю тоже жить хочется.

Падла не сопротивлялась. Висела над тротуаром, дрыгала пижамой.

Выпучивала желтые подлючьи бельма.

(Знала падла, что ей конец.)

(Знала, чье мясо съела.)

Падла!

Остановился малыш. Любопытные розовые щечки. Губки-пузырики. Глазки – фонарики. Выпучил.

Засунул в рот палец и заревел.

Мать треснула сыночку перчаткой. Поволокла дальше за руку.

Материнский инстинкт. Мать спасает дитя.

43-й подошел, фыркнул. Выпустил и впустил пассажиров.

Тронулся. Рога поползли в провода.

Стало пусто.

Падлу поволокли.

Молодой человек в красном пуховом дутике, таком старом, что из него кое-где торчали куриные перья, бегом поднялся по подземной лестнице.

Скачками.

Пакет с «Пиццакваммчицами», в котором еще оставалась пара давно остывших коробок пицц, раздувался парусом.

Наконец-то!

Наконец-то он.

Приятней смотреть за ним, чем за ребятней с улицы Куусинена и ребятней из ГИБДД Хорошевского САО.

(Кстати последние заметно насторожились, а первые так и не заметили ничего.)

А мы с ним.

С «Дутиком».

Но что-то странное происходит иногда с людьми, если наблюдать за ними исподтишка и пристально.

Вот еще только что по ступенькам бежал знакомый нам уже молодой человек, самой непримечательной наружности в своем потрепанном дутике, со своими «Пиццакваммчицами», но уже Женатик и Упырь провожают стеклянными взглядами маленькую старушку.

Просто «Агата Кристи!» а не происходящее.

Старушонка (мисс Марпл с палочкой) спешит к троллейбусной остановке. Она, вероятно, хочет поспеть на новый 43-й троллейбус…

Не тут-то было!

Торпедой старушонка врезается в самую гущу происходящих событий. И замахивается на Зверя палочкой.

«Это что такое, молодые люди!»

«Молодые люди!»

«Люди!»

«Гдежевылюди?!»

«Что вы такое делаете?!»

«Гдежевылюди?!»

«Я сейчас милицию позову!» – верещит отвратительная старушка отвратительным голосом…

И опля!

Дыба получает от старушки костылем меж ушей.

БАЦ!

(нет)

ХРЯСЬ!

Шакал высовывает клычонки и тенью пятится от этой Шапокляк вдоль забора.

Дыба от изумления выпускает из захвата падлу.

Секунду (но очень долгую) Зверь и бабуся смотрят друг на друга…

«Гдежевылюди?!»

Ребята из САО (спецприемника для содержания лиц, арестованных в административном порядке) вынужденно, но всё же неумолимо приближаются.

(А куда деваться?) – старушечий визг коромыслом.

Падла бежит к подземному переходу.

Тени зверей растворяются в сумерках.

Молодой человек, в пуховом потрепанном дутике размахивая пакетом с «Пицеквампицами», спешит вниз, в сторону Народного ополчения.

Одну красивую женщину, из дома напротив, бросил любимый.

А она никого не любила так, как любила его.

У нее никого не было кроме него, на всем белом свете. И хотя она была красивая-прекрасивая и могла еще хоть тысячу раз выйти замуж за кого угодно, но она решила иначе.

Любимый уехал за границу (он был дипломат) и привез себе оттуда иностранную длинноносую жену.

Некрасивую-пренекрасивую. Но зато какую-то важную-преважную. С замком в Швейцарии. Кажется, баронессу или переводчицу.

А та женщина, из дома напротив, постарела от горя и одиночества.

Выпила много таблеток и уснула навсегда, чтобы забыть хоть на минуточку о любви.

* * *

Жил-был с родителями, на улице Песчаной дом три, Славка Выборнов. Учился в художественном универе им. Гр. Строганова, на отделении монументальной живописи. На первом курсе.

И была у него своя комната. У папы с мамой большая, а у Славки – маленькая.

Зато с балконом.

На этом балконе стояли у Славки подрамники, загрунтованные холсты, этюдник, походный рюкзак с масляными красками и старые школьные работы, свернутые в рулон, которые мама не разрешала выбрасывать.

Был этот Славка так, ничего такого особенного. Талантами не блистал. Внешне тоже был не брюнет.

Длинный лопоухий очкарик. Худой, как мечта модели. Уши облупленные. В волосах перхоть. Под носом не то чтобы усики, но что-то вроде того пробивается. Волосы веником. Нос баранкой. На носу прыщик.

Еще и не компанейский. Курить не курит (астма).

Пить тем более мама не разрешает, потому что мальчик больной, гастритный, с искривлением позвоночника, грыжей и хроническим тонзиллитом.

Ко всему этому аллергия на весенние запахи и аквариумных рыбок.

Словом, «таких не берут в космонавты», а они и не настаивают.

В общем, мало того что не брюнет, но еще и ни фига не гардемарин. С плоскостопием.

Учился на платном. За две тысячи долларов в год (1998).

Папа помогал институту с выставками. У него (у папы) было приватизированное (в двух шагах от метро) полуподвальное помещение на Пражской. Художественный салон «Андромеда».

И папа время от времени предоставлял эту «Андромеду» под юбилейные выставки Строгановского универа.