Так друзья веселились всю ночь. «Утром, пристроившись к хозяйке, которая шла в лавку, взял у неё корзинку. Мы вышли со двора как ни в чём не бывало».

Так был ли Малевич в Москве «бедным художником»? Пожалуй, что и не был: богатство его в ту пору заключалось не в деньгах, а в окружающем воздухе, который в революционной и послереволюционной Москве тех лет можно было ложкой есть. Не было денег, но были друзья, творчество, решительный характер и исключительно питательная среда. А главное — он учился рисовать, а как — об этом в следующей главе.

В Московское училище живописи, ваяния и зодчества Малевич поступал четыре раза подряд: в 1904, 1905, 1906 и 1907 годах. Для того чтобы быть учеником, он был слишком стар — ученику могло быть от 12 до 18 лет; а вольнослушателей набирали только в натурный класс, то есть в последний, а для последнего класса нужны были серьёзные формальные знания. Поэтому сдать экзамен ему не удавалось. Малевичу к этому времени уже — напомним — 24–28 лет. Позднее он будет говорить, будто в училище поступил, но «нашёл в нём отрицательные стороны, мешающие художественному развитию»; а Клюну так и вообще расскажет целую историю: якобы у него преподаватель спросил, почему он пишет зелёного натурщика — а Малевич якобы ответил, что ему так хочется, так нравится и он даже так видит. Потому якобы Малевичу и пришлось уйти из МУЖВЗ. На деле он туда так и не поступил, но в Москве остался и зиму 1904/05 года жил там, посещая школу-студию Ф. И. Рерберга. Потом «подвёл денежную базу» и рассчитал, что денег ему должно хватить до весны, а там — обратно в Курск, на этюды, к семье и службе. Снова заработать и снова в Москву — поступать. Так и сделал: лето 1905 года провёл в Курске, куда весной сманил участвовать в местной выставке и самого Ф. И. Рерберга, осенью вновь безуспешная попытка поступления — и снова к Рербергу.

Фёдор Иванович Рерберг был художник не великий, но настоящий. В молодости оставил Академию художеств, не вытерпев косности её традиций. Новатором не стал, не был к этому склонен, а стал честным акварелистом и прекрасным педагогом, умевшим не давить на учеников, а показывать им всё разнообразие стилей, приёмов, культур, с тем чтобы молодой художник сам нашёл свой путь.

Рерберг был одним из учредителей и старшиной Московского товарищества художников, в выставках которого принимали участие Врубель, Борисов-Мусатов, Кандинский. Сам Рерберг в своём творчестве тяготел к импрессионизму, обожал Ренуара и Бёрдсли, ездил в Париж, писал сказки и рассказы в духе символизма («Скрипка», «Роза и гном», «Капризная принцесса», «Вдохновение»…). Ещё одним предметом его глубокого интереса была технология живописных материалов, он посвятил ей не одну статью (например, «Краски и другие художественные современные материалы»). Но главное: Рерберг был прирождённым учителем, при котором ученики имели возможность развиваться в своём темпе и направлении.

Малевич в автобиографии ничего не написал о Рерберге, вообще, не успел подробно обрисовать тот период своей жизни. Но о нём остались свидетельства других учеников школы-студии.

Вот что пишет Иван Васильевич Клюн:

А вот пишет Леонид Фейнберг, прекрасный советский художник-график, посещавший школу Рерберга ещё гимназистом:

Занятия проводились вечером: многие ученики служили или учились в других учебных заведениях. По пятницам Фёдор Иванович читал лекции по истории изобразительного искусства, иллюстрируя их слайдами. Часто он специально демонстрировал фрагменты, детали больших полотен, чтобы глубже проникнуть в технику того или иного мастера. Рерберг стремился дать своим ученикам в руки как можно больше инструментов и приёмов, показать как можно больше стилей и техник, чтобы они имели возможность выбрать самое близкое по духу.

Лекции по анатомии читал весьма эксцентричный персонаж: Сергей Сергеевич Голоушев, доктор, судебный эксперт и художественный критик. Его статьи выходили за подписью Сергей Глаголь. Он же вёл в школе мастерскую литографии. «Не знаю, — говорил он о своих работах, — хороши ли они с точки зрения живописи, но по части анатомии — всё точно!» По свидетельству Клюна, Глаголь походил «на тургеневского Базарова в преклонном возрасте». Остроумный и темпераментный, он умел увлечь студентов своим предметом.

Клюн: «…по существу скучные лекции об анатомии обращались у него в интереснейшие беседы. Например, говоря о гениальности и безумии, что это явления одного порядка, он вдруг задаёт аудитории вопрос: кто же, по-вашему, самый нормальный человек? и сам отвечает: самый заурядный обыватель».

Сцена из драмы Леонида Андреева «Анатэма». К. С. Малевич. Литография. 1909 г. Фрагмент

В 1909-м молодёжь увлекалась Леонидом Андреевым, с которым Голоушев дружил. Не избежал увлечения и Малевич; по знакомству с Голоушевым он получил заказ на серию литографий к нашумевшему мхатовскому спектаклю «Анатэма» по Леониду Андрееву. Андреева Малевич очень любил, так же как и Максима Горького и, позднее, Кнута Гамсуна; молодому художнику не чуждо было, видимо, некоторое ницшеанство. Об «Анатэме» на одной из лекций вышел спор: Голоушев утверждает, что «таких чертей не бывает», а Малевич возражает ему: ну как же не бывает, если весь зал их видел! Прав был Малевич, так как спектакль вскоре запретила церковная цензура, — года наступили строгие. Через несколько лет Голоушев выступит против футуризма, и Малевич будет считать своего бывшего учителя принципиальным художественным врагом.