Да, Краббе принес с собой веяние ностальгии. Старый дуб в затхлых прохладных залах, свежая, только что из типографии периодика, не пятинедельной давности; очередь на балет, живой оркестр, бочковое пиво, лед на дорогах, а не в одном морозильнике. Европа. «Лучше полвека Европы, чем десять лет Катая».[13]Теннисон. Пускай бы этот бородатый, хлещущий джин и смолящий по-черному салфеточный лауреат, ходячая добродетель, явился сюда, и…

Велосипеды на джалан Лакшмана, центральной улице Кенчинга; кинотеатр «Катай» рекламирует индонезийский фильм под названием «Хати Ибу» («Сердце матери»). Огромное плачущее коричневое лицо; на заднем плане рекламного плаката подрастающее поколение в джинсах, в гавайских рубашках, летит веселиться, забыв старые правила, не тронутое материнскими слезами. В соседнем киоске мрачная зрелая малайская девушка продавала лотерейные билеты. Пот блестел на тощих плечах рыбака в тюрбане со сверкавшим серебром уловом, висевшим на палке. Громкие ленивые споры на рынке над нефелиумом, баклажанами, красными и зелеными перцами, китайскими мандаринами, белокочанной капустой, сушеными кусочками рыбы, сырым красным воловьим мясом. Запахи поднимались в ярко-синем прибрежном воздухе. Хардман свернул налево, направился к «Гранд-отелю»; его приветствовало речное зловоние.

Он гадал, как себя будет чувствовать, став мусульманином, даже лишь номинально, и какая его ждет с ней жизнь. Он как бы предает Европу. Разве за то сражались крестоносцы, а Аквинат приручал в «Сумме» Аристотелево животное?[14]Но деньги важней веры. По крайней мере, сейчас. Вера может прийти позже.

В отеле по телефону гремел хриплый, расцветший от виски бас Тетушки. Стояла она на каких-то подмостках, как бы разговаривая по телефону в спектакле перед публикой в лице азиатских чаевников. Зад плоский, широкий, отвисшие красные брылы, жир трясся при разговоре.

– Мне тоже надо платить. У меня тоже есть кредиторы. Если не можете выпивку себе позволить, не пейте. Пить вам к тому же религия запрещает. Если вы в долгах увязли, тем хуже. Знаю, знаю. В конце прошлого месяца тоже обещали. А теперь другой месяц кончается. Вот так вот. – И прокомментировала чаевникам: – Чи Абдул Кадыр беи Мохаммед Салех. Из колледжа хаджи Али. Сто пятьдесят пять долларов. – Чаевники слушали с микроскопическим состраданьем во взглядах. Один из них записал фамилию на сигаретной пачке. Шантажисты? Агенты Верховного Совета Ислама?

– Завтра, – заключила Тетушка. – Самое позднее, завтра. На улице есть мужчины с топориками. Только рады заработать пару-тройку долларов. Им убить топором человека – пустяк. Это для них честный заработок. – И спокойно повесила трубку. Глаза с черепаховыми веками углядели Руперта Хардмана, убегавшего вверх по лестнице.

– Мистер Хардман.

– А, привет, Тетушка. – Руперт Хардман оглянулся с верхней ступеньки с широкой мальчишеской нервной улыбкой на худом лице.

Сердце Тетушки, как обычно, растаяло. Огромное тело как бы просело в суставах, точно от начинавшейся лихорадки.

– Я поднимусь, – объявила она, – на минуточку.

Поднималась по лестнице, передыхая на каждой ступеньке, передыхая после каждой фразы.

– Постоянные денежные проблемы. Вот серьезная болезнь Малайи. Не телевидение. Не малярия. И вы не лучше. – Застонала ступенька. – Всех прочих.

– Все будет хорошо, Тетушка. Просто обождите, и все.

– Жду. И продолжаю ждать. И по-моему, жду слишком долго.

Руперт Хардман зашел в свой маленький номер, включил вентилятор возле кровати. Лопает прохладно, успокоительно зажужжали, верхняя часть вентилятора сонно двигалась из стороны в сторону, с царственной щедростью рассылая прохладу туда-сюда, абсолютно беспристрастно. Хардман лег на кровать, взглянул вверх на новое голубое пятно темперы на потолке.

– Вы башмаки не сияли, – заметила, входя, Тетушка. – Постель пачкаете. Куча стирки.

– Вы мне вечно ступни щекочете.

– Может быть, были мужчины, которые только бы радовались, если б я им щекотала ступни. – Тетушка опустилась всей тушей в единственное кресло.

– Тетушка, где и когда это было? Когда вы танцевали чардаш с адмиралом Хорти? Когда Петроград был волшебным пушистым снежным царством?

– И что со мной стало теперь, в шестьдесят, без всяких сбережений, счета идут, никто долгов не платит?

– Когда вас поколотили в Брюсселе, обчистили и ободрали в Лондоне? Или не столь экзотично. Например, после шнапса с рийстафелем в какой-нибудь пивной в Джакарте. Я спать хочу. Тяжелые были два дня. Кроме того, я ничего не ел.

– Как вы можете есть, если по счетам не платите? Кредит не вечен.

– Тетушка, – сказал Хардман. – Я свой счет оплачу. – Он вдруг почувствовал безнадежность и возбуждение. – Полностью. А потом наверняка отправлюсь куда-нибудь, где не всегда просят денег. Куда-нибудь, где мне дадут денег.

– Ну ладно. – Она подошла, села в ногах кровати. – Вы озабочены. Я не забыла, что для меня сделали Редшо и Табб в Сингапуре. Очень хорошая фирма. Какая жалость, что вы от них ушли. Жили б сейчас припеваючи.

– Шайка проклятых мошенников. Крутые деляги. Не хочу о них говорить.

– Вот как. Шайка проклятых мошенников потому только, что меня отмазали. Ну-ну. – Тетушка позвонила в колокольчик у кровати.

– Суть не в том. Мне плевать на мораль. Как юристу. Хотели вести дела по-своему, пожалуйста. Наверно, не менее честные, как и все остальные.

– Какие я дела вела? – Тетушка выдохнула пинту возмущенного воздуха. – Законный бизнес. Назову только вас дураком, что из фирмы ушли. Чтобы самостоятельным юристом быть, нужны деньги. Контора нужна. Как вы можете это себе позволить, когда даже мои счета не оплачиваете?

– Я свои счета оплачу. И контору открою. Очень скоро. Помоги мне бог.

– Значит, эти два дня деньги раздобывали?

– Вчера, – колко, едко объявил Руперт Хардман, – я вел дело на юге, в штате Келантаи, в главном городе Кота-Бхару. Там я, Тетушка, видел милых людей, останавливался в милом отеле, который держит очень милая русская дама, дама, сказавшая, чтобы я счет оплачивать не спешил, так как ей известно о моих великих талантах, поэтому у меня, сказала она, хороший кредит. Я вел дело об изнасиловании. Китаец, хозяин мелкого магазинчика, воспользовался одной своей помощницей-малайкой. Я вам это рассказываю в доказательство, что у меня есть башли. То есть гонорары. Но я не способен заставлять клиентов платить скорей, чем они пожелают. С такими вещами нельзя торопиться. Надо произвести впечатление, будто гонорара можешь ждать вечно.

– Да-да, – успокоила его Тетушка. В дверь постучали. – Входи, – разрешила она. – Я хочу сказать, масок.