Эдуард не травил анекдотов, не пытался ухаживать за девчонками, но их глаза неотрывно следовали за ним. И никакие старания Щеглова не действовали. Ни его армейские анекдоты, ни истории из опасных походов — ничто не могло перебороть очарование Эдика, когда тот доставал старую гитару и начинал негромко напевать романсы. Современных песен Эдик не признавал. А вот романсы исполнял так, что у девочек на глаза наворачивались слезы.

Димка тоже неплохо играл на гитаре, пел и блатной шансон, и песни Высоцкого, но успеха у девушек не имел. Однажды, разозлившись, он решил поддеть Эдика и, кривляясь и жестикулируя, начал орать строки из любимой песни:

Если парень в горах не ах,

Если сразу раскис и вниз,

Шаг ступил на ледник и сник

Оступился и в крик!

При этих строках он развернулся к Эдику и выразительно закивал в его сторону, помогая себе руками и гитарой. Эдик какое-то время сидел, словно не слыша, потом спокойно встал и вразвалочку вышел из купе. Следом за ним выбежали и девчонки.

Лариса Михеева.

Утро началось с телефонного звонка. Я не помнила, когда успела дать вчерашнему неприятному визитеру номер мобильника, между тем, звонил именно он.

— Лариса, простите, но меня могут арестовать. Прямо сегодня! Пожалуйста, дайте мне дневник! Там ведь могут быть какие-то зацепки!

— Юрий Валерьевич, но там нет ничего такого. — устало проговорила я, медленно приходя в себя от тяжелого сна. — Я всю ночь перечитывала дневник. Лиля закончила записывать в ночь накануне похода. Что вы там хотите найти?

— Следователь подозревает меня в чем-то. — он буквально всхлипывал в трубку. — Но ведь кто-то вернулся, кто-то, кто похитил и убил Тамару!

Мертвые не возвращаются, чуть не вырвалось у меня. Но я сдержалась. С мертвыми у меня были свои отношения.

Много лет я считала себя виноватой в гибели подруги. Меня ведь предупредили. Моя погибшая страшной смертью сестра, которую нашли на снежном перевале обнаженную, с пустыми глазницами и искаженном предсмертной мукой лицом, не дала мне умереть от руки маньяка. И я могла спасти Веру, могла позвать на помощь. Но я не поверила себе, и вот теперь жива, никому не нужная, с жутким чувством вины.

Несколько раз я была на грани самоубийства. Но как ни странно, меня удерживала мысль, что со смертью ничего не заканчивается. Моя сестра умерла, но и оттуда она сумела предупредить меня об опасности. Может быть, когда-нибудь она подаст еще знаки? И я узнаю, что произошло с ней на том роковом перевале? И возможно, моя пребывающая в постоянной депрессии мать тоже получит весточку от Лили, и через много лет полусна вернется к жизни — с нее спадет груз вины за то, что отпустила в тот последний поход.

Единственное, в чем я была уверена — о том, что произошло на перевале, я узнаю не из дневника сестры. Его я помнила уже наизусть.

— Хорошо. Я попрошу следователя самого к вам приехать. — доносился из мобильника квакающий голос. Вернувшись из своих мыслей, я лишь покачала головой и хотела что-то возразить, но тут позвонили уже в дверь квартиры. Положительно, сегодня я пользовалась большим спросом.

Бросив все еще квакающий телефон на подушку, я накинула шелковый халатик, подошла к двери и с некоторым недоверием поглядела в глазок. Что, если мой новый знакомец уже там, стоит под дверью, полный желания получить вожделенный дневник? Но на лестничной площадке стоял мой бывший муж.

Честно говоря, все четыре года брака я не уставала удивляться, что вообще вышла замуж. Я не умела не только флиртовать — даже простая улыбка давалась мне с трудом, и скорее пугала сильный пол, чем вызывала влечение. Училась я на библиотечном факультете, где на тридцать девочек затесался один-единственный мальчик, ботаник в огромных очках, который, похоже, боялся девочек примерно так же, как я заснеженных гор. За годы учебы я не перекинулась с ним не словом.

А после учебы я пошла работать в библиотеку, и поставила крест на своей личной жизни. Подруг у меня не было из-за странной мысли, что все, кто со мной рядом, обречены. Я и не пыталась ни с кем сблизиться. Но парень, который внезапно зачастил в мою маленькую библиотечку, постепенно вызвал интерес. Хотя бы тем, что он никогда не улыбался. Казалось, он недавно понес тяжелую утрату, и веселье навсегда покинуло его лицо. Даже углы губ у него опустились так, что красивое, четко вылепленное лицо казалось скорбной маской.

Сначала я думала, что его появление в библиотеке вызвано каким-то недоразумением. Молодые мужчины к нам обычно не заходили. Тем более, не брали по десять книг по психологии, криминалистике и оккультизму. Но через две недели парень появился снова, слегка подшофе, и потребовал заказать для него какие-то редкие книги, которых на месте не было. Я записала заказ, и, подняв на него глаза, посоветовала пару книжек, которые давно лежали в запасниках. Он посмотрел на меня в упор своими темными глазами, и внезапно спросил:

— У вас тоже была несчастная любовь?

Я почувствовала, как к щекам приливает краска, и быстро опустила голову. Любовь? Разве она существует? Я в своей жизни знала только страх и тоску.

Через неделю он появился вновь. Небрежно просмотрел прибывшие книги, и наклонился ко мне через длинный библиотечный стол, обдав запахом вчерашнего перегара:

— Ты никогда не улыбаешься?

Я отпрянула назад, но глаз не опустила. Мне внезапно надоело бояться, и я резко ответила, что нет, не улыбаюсь. Не вижу смысла.

— Я тоже. — криво усмехнулся он. Так начался наш роман.

Мы встречались с Игорем около месяца, пока он не затащил меня к себе в гости, не напоил и не лишил девственности. Меня удивило, что он тут же сделал мне предложение, хотя я ни на чем не настаивала. Более того, мне не очень хотелось за него замуж. Насколько я поняла, он болезненно переживал тяжелый разрыв с любимой девушкой, и пытался залечить раны то алкоголем, то книгами по психологии, то новым увлечением. А мне не хотелось быть всего лишь бальзамом на чужие раны.

Работал он в каком-то небольшом институте по разработке не то радиоприемников нового поколения, не то еще какой-то странной фигни. Получал немного, зато свободного времени было хоть отбавляй. И он так меня добивался! В конце концов я поддалась напору, и сходила в ЗАГС. У меня теплилась слабая надежда, что уж замужество вернет мне давно утраченный вкус к жизни. Кто-то заинтересовался мной, кто-то выслушает историю моих страхов, утешит, приласкает… Но довольно быстро стало ясно, что Игорь нуждается в том, чтобы выслушивали и утешали именно его. Он не желал вникать в мои отношения с матерью, в мои переживания по поводу гибели сестры и подруг.

Иногда мне казалось, что его мучает какой-то страх, природу которого я не понимала. Он словно скрывался от кого-то, хотя я готова была поклясться, что за ним никто не охотился. Игорь вроде бы спокойно выходил из дома, ходил на работу в какой-то офис, я в библиотеку, но все вечера в первый год брака мы просидели дома в моей небольшой квартирке, в гостиной со стенами в бледно-голубых, нелюбимых мной тонах. Впрочем эта гостиная служила нам и столовой, и спальней — небольшой складной диван по вечерам раскладывался и застилался унылым белым бельем. Противоположную окну стену занимал огромный платяной шкаф с зеркальными дверцами, которые увеличивали комнату, вытягивали ее, подобно вагону в поезде. Иногда мне казалось, что я и живу в поезде, который катится себе мимо настоящей жизни. Она проходит где-то там, за занавешенными окошками, пока мы сидим взаперти. Мы смотрели телевизор, играли на компе в какую-то довольно скучную стрелялку. Я пыталась хоть как-то разнообразить наш досуг, предлагала сходить в кино, в кафе, выбраться летом в пригородный лесопарк, где, по рассказам нашей заведующей, маленькое летнее кафе на деревянном причале, уходящем в большое озеро. Но, услышав мое робкое предложение сходить в это чудесное кафе, мой супруг почему-то взорвался и устроил мне настоящий скандал: