– Не сомневайся, хозяин.

– А не вырвется?

– Обижаете. Три мотка заговоренной конопляной веревки на щенка извели.

Мужчина отвязал от пояса круглый кошель с вышитой монограммой.

– Держи. Как договаривались.

Возница резво протянул руку, но бородатый шлепнул его по тыльной стороне ладони.

– Куда?! Сказано было – никаких следов! Подставляй свои грабли, сейчас высыплю…

Горсть паундов перекочевала из кошелька в потную ладонь. Возница потупился.

– Доплатить бы, хозяин… Лошади извелись за дорогу, они ведь чуют его, страшно… Да и нам досталось. Пока ловили, двоих подрал…

– Нечего было рот разевать,– сурово заметил мужчина.– Тоже мне… охотнички. Бери, что дают, или проваливай. Хотя постой! Сумеешь еще одного добыть? Примерно такого же возраста, можно чуть старше. Плачу по прежней таксе.

– А… – воодушевленно начал собеседник, но был решительно перебит в самом начале фразы.

– Ни сентаво больше!

– Постараемся.

Разочарованно вздохнув, возница цыкнул на застывших неподалеку сонных носильщиков, загоняя их обратно на телегу, а сам забрался на облучок. Не дожидаясь понукания, конь рванул с места, и ночные гости быстро скрылись за поворотом.

Бородатый огляделся по сторонам и, ухватив яростно сопящий мешок за горловину, поволок его по дорожке к сараю. Дверь сарая с осторожным скрипом отворилась, и плохо различимый в темноте помощник принял груз из рук в руки.

– Давай сюда. Ух ты, тяжелый какой! Не переросток?

– В самый раз, по человеческим меркам лет десять-одиннадцать, как просили. Где лунный календарь?

– В доме.

– Пошли. Нужно все рассчитать.

– А зачем ты еще одного заказал?

– Пригодится. Сейчас на них самый спрос: и проводник, и ищейка в одном лице – удобно. Утром проверишь щенка и к ночи отвезешь в Тор. Оставишь на прежнем месте в заброшенном доме, заказчик заберет лично. Только не на самом виду клади! Закопай в мусор.

– Не сомневайся,– с тихим смешком кивнул помощник.– Уж чего-чего, а мусора там… в прошлый раз сапоги до верха голенищ угадил. Отвратительное местечко.

– Зато пустое, без свидетелей.

Выпустив невидимого собеседника на дорожку, бородатый легонько погладил через мешковину бок пленника и запер дверь сарая на оба замка. Потом подумал и припер для надежности сосновой жердью. Щенок он, конечно, щенок, но все-таки не халлийская болонка, а вервольф.

Тихо шаркнула подметка сапога, вытираемая о ступеньку, и все затихло…

Насчет замусоренности заброшенного дома поставщик вервольфов попал в точку. Любое нежилое строение в городе через короткий промежуток времени почему-то оказывалось заваленным всякой дрянью по самую крышу. Даже если закрыть его на десять запоров, а окна забить досками – все равно каким-то мистическим образом горожане умудрялись утащить оттуда все мало-мальски пригодное для личного хозяйства, в качестве компенсации наваливая горы отходов из того же самого хозяйства.

А вот по поводу отсутствия свидетелей можно и поспорить. На самом деле заброшенные дома редко бывают пустыми. Заброшенный дом не горд и привечает всех: лишившихся собственного жилья домовых-погорельцев, облезлых кошек, прячущихся от дождя птиц, мелких воришек, бегущих от стука железных каблуков ночной стражи. Все те, кому заказан вход в сверкающие лаком двери приличного семейного особняка, в любое время могут рассчитывать на гостеприимство ободранных стен.

Двухэтажное строение на окраине Старого грода еще помнило те времена, когда цветы не росли из трещин на его каменном теле, а стояли на столе в высокой вазе. И хотя сейчас у него отсутствовали не только стекла в оконных проемах, но и крыша, здание все еще хранило следы былого великолепия, демонстрируя прохожим строгий портик антик и остатки лепнины по обе стороны некогда парадного входа.

В тот самый момент, когда поставщик вервольфов пристраивал щенка в сарае, кусты у глухой стены заброшенного дома раздвинулись и выпустили на свет божий высокого демона, одетого в скромную серую куртку, брюки в тон и необычные ботфорты: множество узких треугольничков, сшитых друг с другом незаметными стежками. Отряхнув с себя прилипшие кленовые листья и картофельные очистки, он расправил плечи и с некоторым усилием поднял за спиной черные крылья.

В дальнем углу, заваленном мусором, послышался шорох.

– Имоха? – не оборачиваясь, спросил демон, вытаскивая из кармана миниатюрную саламандру на цепочке и щелкая ее когтем по хвосту, чтобы прикурить сигару.

– Да, господин Ифиторель! – От чрезмерного усердия голос запечного звучал тоненько и вибрировал, как у деревянной игрушки-свистульки.

– Чего дрожишь, нечисть?

– Так… холодно же,– тоскливо признался Имоха, зябко кутаясь в солому.– Осень…

– Подбавь огоньку, ты же хранитель очага! – издевательски хихикнул демон, выпуская меж зубов струйку дыма.– Да ладно, ладно, не надувайся, я пошутил. Тебе поручение: следить за входом в нору, чтобы чужие не ходили. А то взяли моду – шляются и шляются! Не дом, а воровская малина… Я там сделал кое-что на нижнем ярусе, теперь надо выждать. И смотри у меня, прозеваешь хоть муху – выброшу последний кирпич!

Имоха судорожно сглотнул комок страха.

Угроза была не пустяшной. Как запечный, Имоха мог жить в доме лишь до тех пор, пока в нем оставалась печь или хотя бы ее остатки. От широкой двойной печи – бывшего владения Имохи – остался только жалкий обломок, над которым запечный трясся как над самым дорогим сокровищем, бережно укрывая от осадков и ежедневно перепрятывая.

Проводив важного гостя до двери (точнее, до дверного проема), запечный подобострастно поклонился и, едва дождавшись его ухода, бросился к кустам. Суетливо причитая «как же это все не вовремя» и «вот так понадежней будет», он притащил к засыпанной норе остатки подпаленного матраса, тщательно заткнул щели и сам устроился рядышком, намереваясь умереть, но выполнить поручение.

Сидеть вот так, неподвижно, бездеятельно, было скучно. Кроме скуки Имоху заедало любопытство: его изогнутый хоботок крутился во все стороны, пытаясь учуять следы деятельности демона, скрытые глубоко под землей, в нижнем городе. Однако кроме едва слышных шорохов, он не распознал ничего.

Вспомнив о том, что нора ведет в пещерную полость, где полно летучих мышей, Имоха окончательно разочаровался и, прикрыв черными от старой сажи веками подслеповатые глазки, задремал.

С привычно благостным выражением на круглощеком лице брат Нилс стоял посреди площади и легонько потряхивал ящиком с изображением Святого лика и прорезью для монет. На вид классический простак деревенского разлива – спокойный, солидный, среднего роста; не красавец, но симпатичный, без особых примет. Словом, вполне обычен.