— Наверное, уже поздно, — шепчу я.

Медсестра серьезно смотрит на меня.

Как несправедливо. Бьянка этого не заслуживает. Я всегда считал, что побеждает справедливость. Тот, кто совершает добро, получает добро.

Я закрываю руками лицо и в темноте начинаю задыхаться. Перед глазами яркие вспышки. Щека Бьянки на асфальте, запавшие веки и рассыпавшиеся волосы, точно золотой букет посреди черного мрака.

Я прогоняю видение, моргаю, пытаюсь представить что-нибудь другое. Ее губы сердечком и лукавый взгляд, сафари на мотороллерах вдоль моря на Сардинии, ночи под звездами. Как она все время таскала у меня свитеры и рубашки и ее запах, который я чувствовал после этого на одежде. Как мы покупали кольца и попросили выгравировать на них «Навсегда вместе». Сколько это — «навсегда»?

До катастрофы

Лето 2015 года

Несколько недель ни капли дождя. Палящее солнце и средиземноморская жара. Мы с Бьянкой стояли каждый на своей стремянке и красили стены в спальне, дети гуляли в саду.

— Мама, папа, ну когда вы закончите?

Я предложил купить им надувной бассейн.

— Не знаю, — сказала Бьянка, — чаще всего дети тонут на мелководье.

Мне пришлось загуглить, и это действительно оказалось так, хотя само число детей среди утопленников крайне невелико, тонут в основном семидесятилетние мужчины.

— Мы должны все время пить воду. Организму нужно намного больше воды, чем кажется, — сказала Бьянка и так обильно смазала детей защитным кремом, что они стали походить на маленьких гейш. — Еще два часа — и поедем на море.

Белла и Вильям заорали от радости, а Бьянка хлопнула меня по заднице, чтобы я возвращался на стремянку.

— Давай, Рембрандт. Поторопись, осталось чуть-чуть.

В заляпанных краской рабочих штанах и огромной майке, она была неотразима. Я внезапно почувствовал полную уверенность, что все обязательно сложится хорошо.

Когда мы смывали с себя растворитель из садового шланга, в глазах Бьянки мелькнула печаль.

— Папа так все это любил. Представляешь, если бы он нам сейчас помогал?

Она потеряла отца меньше года назад. Рак медленно уничтожал его тело, но он до последнего ухаживал за садом и дачей, забирался на крышу, заколачивал гвозди, чинил и красил. На нем закончилось поколение. Мои родители и родители Бьянки умерли, и мы больше не могли закрывать глаза на тот факт, что жизнь не бесконечна.

Однажды на закате, когда мы, уложив детей, расположились на террасе с игристым вином, калитка открылась и показались пенсионеры из дома напротив.

— Вечер добрый, — сказала Гун-Бритт, — как у вас тут мило!

— Ой! — воскликнул Оке. — Это не дело!

— Что — не дело?

Ему показалось, что я шучу.

— У вас же трава высохла!

Я посмотрел на пожелтевший, как в прерии, газон. После переезда голова моя была забита множеством разных проблем, и я совсем забыл, что газон нужно поливать.

— Тут запрещено использовать водопроводную воду на орошение, — сказал я.

— Да, вам нужно пробурить собственную скважину, — объявил Оке. — Не знаю, сколько раз я говорил это Бенгту, но он же никогда меня не слушал.

— Пробурим, но потом. До осени мы хотим в первую очередь закончить спальни и кухню.

— Понимаю, — ответил Оке. — Дел тут вам надолго хватит. Бенгт был во многих отношениях хороший человек, но ленив, сукин сын.

— Эй, — одернула его жена, — о мертвых плохо не говорят.

— Я слышал, вы уже познакомились с Жаклин и мальчишкой, — сказал Оке, обходя гараж и постукивая по обшивке фасада. — Мы не собираемся ничего вам рассказывать. Лучше сами составьте о них собственное представление.

— Так будет правильно, — добавила Гун-Бритт.

— Да, но мальчишка… — продолжил Оке, — боюсь, с мальчишкой все не очень хорошо.

Бьянка чуть не подавилась «кавой». У Оке была особая манера недоговаривать.

— Вы уже видели Улу? — спросила Гун-Бритт. — Он живет в четырнадцатом доме. Славный парень.

Приговор славному парню на сайте Криминального реестра она, по всей видимости, не читала.

— Тут надо все менять, — сообщил Оке, показывая на панели, которыми был обшит гараж. — Одно гнилье.

Он обращался ко мне.

— Мы собирались для начала их покрасить, — сказала Бьянка.

— Покрасить свинью помадой, — проворчал Оке.

— Однако мы пришли не за этим, — перебила его Гун-Бритт. — Мы хотим пригласить вас на традиционный праздник нашего двора.

Оке оставил в покое гараж и поднялся на террасу.

— Понимаете, мы с Гун-Бритт каждый год устраиваем праздник двора для тех, кто живет по соседству с нами. И мы всегда радуемся, когда на Горластой улице появляются новые жильцы. Мы все тут держимся вместе.

— Спасибо за приглашение, — ответила Бьянка. — Звучит заманчиво.

— Будет замечательно, — заверил Оке.

Гун-Бритт и Оке скрылись за калиткой, мы с Бьянкой молча помахали им вслед.

— Соседи — это прекрасно, — сказала Бьянка и наполнила бокалы.

— Нам, наверное, не надо идти на этот их праздник, — предложил я.

— Ты с ума сошел? Это будет социальным самоубийством. Мы не сможем здесь дальше жить.

— Но ты же говорила…

— Дорогой, ты действительно не понимаешь, как тут все устроено. С соседями нужно соблюдать дистанцию, но ни в коем случае не следует их сторониться или выказывать неблагодарность. Так что мы пойдем на этот праздник и будем делать вид, что нам страшно весело.

Я положил голову ей на колени и рассмеялся:

— Без тебя я бы здесь и недели не справился.

Она взъерошила мне волосы:

— Ты, дорогой, без меня нигде бы не справился.

— Жалеешь, что мы переехали? — спросил я как бы шутя, хотя на самом деле это интересовало меня всерьез.

Бьянка медлила с ответом, перебирая мои волосы.

— Конечно нет. Думаю, нам тут будет очень хорошо.

Я выдохнул, но в душе все равно осталась какая-то тяжесть.

Через несколько дней я сидел в шезлонге, укрывшись в тени и пытаясь отодрать следы краски на груди, когда с улицы прибежали Вильям и Белла:

— Папа, папа! Можно мы поиграем с Фабианом?

Они подпрыгивали, глаза сверкали.

— Ну да…

— У него есть батут, — сообщил Вильям.

— Батут? — переспросила появившаяся в саду Бьянка.