— Возьми, одну себе, вторую гонцу.

Лука закивал, Василий хорошо знал своего отрока, потому тут же пообещал:

— Передал ли гонцу — проверю.

Лука вздохнул украдкой: не удалось обогатиться двумя монетами. Но сейчас царь будет щедрым, ещё не раз перепадёт и ему.

Так и вышло, Василий принялся щедро одаривать всех подряд, благодаря судьбу за рождение сына.

На Москве колокольный звон уже второй день, радоваться есть чему — княгиня Елена родила здорового младенца, у великого князя, наконец, есть долгожданный наследник! Москвичи радовались за князя Василия и в глубине души всё же печалились за его добрую бывшую жену Соломонию, заключённую в монастырские стены. Небось тот княжич, которого старица София родила в Суздале, не сподобился такого колокольного трезвона. И всё равно Москва верила, что законный наследник даст о себе знать!

А ещё поползли нехорошие слухи, что не княжий, дескать, сын-то, что в его рождении повинен всё тот же любимец Елены воевода Сторожевого полка Овчина-Телепнёв-Оболенский. Кроме того, было немало народа, считавшего княжеский развод незаконным, а самого княжича незаконнорождённым. Повторяли прорицание, что сын от незаконного брака станет правителем-мучителем, недаром в ночь его рождения была страшная сухая гроза. На всякий роток не накинешь платок, но никому в голову не приходило передать такие слова светившемуся от счастья Василию, да и к чему? Даже юродивый, которого княгиня спросила о том, кто у неё будет, заявил просто:

— Родится Тит, широкий ум.

В Москве готовились к крещению долгожданного младенца. Княжий двор и без того отличался богатством и красочностью, а тут Василий превзошёл самого себя. Рождение долгожданного ребёнка должно было запомниться многим. 4 сентября княжича крестили в Троице-Сергиевом монастыре, его крестными отцами стали самые уважаемые люди: старец Иосифо-Волоколамского монастыря Кассиан Босой, старец Троице-Сергиева Иона Курцов и игумен Переяславского монастыря Даниил. Василий очень хотел, чтобы сын при рождении получил хорошую духовную защиту, видно, всё же чувствовал неправедность его рождения.

После самого обряда крещения он взял младенца на руки и вдруг шагнул к раке Сергия Радонежского. Елена с тревогой следила за действиями мужа: что он задумал? Князь положил сына на раку и склонился, что-то шепча, просил для мальчика заступничества у святого. Сердце матери обливалось кровью, она чувствовала себя не вправе радоваться так же как и муж. Была причина таких переживаний у княгини, была...

Монастыри получили богатые дары, одарены были и сами крестные отцы, прощены и выпущены из заточения несколько опальных. Правда, выпускал великий князь людей очень избирательно. Во всех городах Руси звонили колокола, прошли праздничные церковные службы. Особо отличился новгородский архиепископ Макарий. Желая выслужиться перед Василием, он велел отлить огромный колокол и пристроить к Софийскому собору придел в честь Иоанна Крестителя, покровителя княжича. Колокол повесили на колокольне храма Успения Богоматери в новгородском детинце. Конечно, такое рвение не могло быть не замеченным в Москве, Макария не забыли. Позже он станет митрополитом и наставником Ивана Васильевича, причём очень толковым наставником.

К ребёнку приставили новую мамку, ею стала вдова Аграфена Челяднина, сестра Телепнёва, вырастившая не одного собственного ребёнка. Кормить сына княгине тоже не позволяли, для того привели здоровую, крепкую кормилицу, молока которой хватило бы на троих. С княжича Иоанна сдували пылинки, для престарелого отца он стал главным существом на свете. Только сама княгиня отчего-то была совсем не так весела, её словно съедала какая-то мысль. Но муж в своей радости попросту не замечал переживаний красавицы.

Аграфена не понимала княгиню, ну чего же так страдать-то? Сын крепкий, вон как грудь сосёт, головку уже держит хорошо, видно, что рослый будет. Но Елена ни с кем не делилась своими страхами, только разве вон со старой мамкой Захарихой о чём-то изредка шепталась. Челяднина подозревала, что не всё так просто в рождении Иоанна, но держала мысли при себе, чтобы за язык не укоротили на голову.

Однажды она всё же невольно подслушала тихий разговор Елены с Захарихой, княгиня спрашивала о каком-то немом. Мамка успокаивала, мол, всё в порядке, жив-здоров. Так ничего и не поняв, Аграфена всё же не забыла того, что услышала. Кроме того, Елена всякий день истово молилась, выпрашивая прощение в каком-то грехе. Над этим Челяднина долго не размышляла, понятно же, что княжич вовсе не Василия, кто же поверит, что после стольких лет бесплодности князь, который разменял шестой десяток, вдруг стал отцом? Многие так думали, считали, что истинный отец Телепнёв. Разговоров не было, потому как боялись, но думать никто не мог запретить, в том числе и Аграфене про своего братца. Но мальчик рос, и становилось заметно, что обличьем он похож на князя Василия.

Сама Захариха истово молилась и делала богатые дары церкви Зачатия Анны, не объясняя почему. Грешны люди, ох грешны всяк своим грехом, что спрашивать про чужой, собственные отмаливать надо. А принёс человек дар, попросил за что-то, то ему одному и знать, о чём просил у Заступницы.

Пока дитё видели только самые близкие, ребёнка не стоило лет до трёх показывать чужим. Князь переживал за него всякую минуту. Особенно страшно стало, когда на шейке у маленького Иоанна вдруг вскочил какой-то чирей. Пока гнойничок не прорвало, Василий изводил Елену своими требованиями писать ему, как дела у мальчика, чаще советоваться с опытными боярынями и княгинями, следить за сыном получше. Снова заказывались богатые молебны за здравие княжича. Княгиня, понимая, что гибели ребёнка Василий ей не простит, не могла найти себе места. Её саму давно мучили сильные головные боли и больное ухо, не дававшее заснуть ни на минуту.

Шли месяцы, князь снова и снова наведывался в ложницу к жене, уговаривая родить ещё одного наследника. Василия пугало любое недомогание единственного сына, он очень боялся, что с ребёнком может что-то случиться, а потому надеялся на рождение второго.

Княгиня снова мучилась ухом, видно, застудила где-то, и теперь не находила себе места от дёргающей боли. Что только не делали с ней, ничего не помогало! Наконец в ухо покапали какой-то жидкостью, принесённой Захарихой, и боль ненадолго утихла. Она сидела, поглаживая по светлым волосам свою хозяйку, как раньше. Теперь вокруг Елены всегда множество народа, мамки-няньки всё княжича стерегут, чтоб чего не случилось. Князь о нём уж так печётся, всякий час готов спрашивать, здоров ли, весел ли. О самой жене заботится меньше, чем о сыне. Всё верно, жена уже вторая, а сын единственный. Василий поверил в свою мужскую силу и теперь ждал ещё одного ребёнка.

И только две женщины знали княжескую тайну...

Захариха гладила и гладила голову своей любимицы, её ласковые движения успокаивали боль и телесную, и душевную. Елена тихонько зашептала:

— Боюсь я... как в глаза ему гляну, так и пугаюсь... А ну как догадается?

Мамка ласково попеняла:

— Чего бояться-то? Смотри, как мы всё ловко сделали, на кого твой сын похож? На князя Василия, в чём сомневаться?