Но майор меня перебил:

— В Балтийске вошёл в сговор с преступной группой, которая занимается похищением янтаря и вывозом его за пределы области.

Неожиданно майор с размаху ударил кулаком по столу.

— С кем работаешь в Балтийске? Как вышел на них? Отвечай!

* * *

Апрель 997-го года. Польша, Гнезно

— Я получил письмо из Рима.

Князь Болеслав чуть наклонился вперёд и пристально посмотрел на епископа.

Князь, одетый в тёплый кафтан на меху, сидел в высоком резном кресле, которое стояло на возвышении и больше напоминало трон. Епископу Адальберту слуга подал скамейку, обитую кожей. И теперь епископ смотрел на князя снизу вверх, задирая голову. Это было неправильно. Адальберт понимал, что именно потому Болеслав всё так и устроил.

В большом зале было холодно. Вдоль каменного пола свободно гуляли сквозняки. Несмотря на суконную мантию, епископ изрядно замёрз — он простыл ещё на пути из Венгрии в Польшу, и чувствовал себя хорошо только в своих покоях у жарко горящего камина.

— Что пишет святой отец? — спросил Адальберт, стараясь не слишком задирать подбородок.

— Святой отец хочет, чтобы ты отправился на восток и принёс крещение язычникам-пруссам, — улыбнулся Болеслав. — А меня просит всячески помочь тебе в этом важном деле.

Улыбка Болеслава больше напоминала хищный оскал. Губы раздвинулись, обнажая зубы в притворном веселье, но холодные глаза цепко ощупывали собеседника.

— Не знаю, насколько состояние здоровья позволит мне выполнить поручение святого отца, — вздохнул Адальберт.

Он понимал, что всё это напрасно. Папа не оставит его в покое, а Болеслав — тем более. Но так хотелось хоть немного потянуть время.

— Все мы ходим под Богом, — снова улыбнулся князь. — И всем нам надлежит исполнять предначертанное. Мне суждено Божьей волей объединять Польшу, а тебе — нести свет Христа язычникам, которые заблудились во мраке неверия.

Князь поучает епископа, с возмущением подумал Адальберт. Что за времена?!

— Святой отец ждёт твоего ответа, — веско сказал князь.

— Я напишу ему, — кротко склонил голову епископ.

Да, ближние к папе кардиналы так и не простили Адальберту его выступлений против роскоши. Когда он был епископом Пражским, он несколько раз позволил себе резко высказаться по поводу стяжательства сильным этого мира.

Результатом стала миссия в восточную Венгрию, где Адальберт провёл два года, пытаясь Христовым словом воздействовать на кочевников-скотоводов. А этот их язык!

И вот теперь Пруссия! Дикая лесная страна на берегу холодного моря. Что он сможет там, один? И увидит ли хоть когда-нибудь родную Прагу?

— Конечно, напиши, — согласился Болеслав.

За окном, во дворе замка раздались грубые окрики. Кто-то спорил, повышая голос.

Князь поднялся с кресла так резко, что епископ едва не отшатнулся. Болеслав хмыкнул и быстро прошёл к узкому окну. Выглянул на улицу, зло втянул холодный сырой воздух. Повернулся и нетерпеливо махнул рукой Адальберту.

— Подойди, епископ!

Адальберт, стараясь не опираться руками о низенькое сиденье, поднялся на ноги и подошёл к князю.

Внизу, на присыпанной нежданным утренним снегом брусчатке высилась старая, уже потемневшая виселица. Две опоры из наклонных столбов, и длинное бревно между ними — вот и вся конструкция. Под виселицей на деревянных чурбаках стояли трое крестьян. Их руки были связаны сзади, на тощих шеях — петли, полускрытые растрёпанными бородами.

Двое стражников князя отталкивали от виселицы священника в грубой холщёвой рясе.

Адальберт узнал Радима.

— Что там затеял твой брат? — резко спросил Болеслав.

— Думаю, он хочет отпустить этим несчастным грехи перед смертью, — тихо ответил Адальберт.

— Это разбойники! — резко возразил Болеслав. — И разбойничали они на моей земле, а значит — грешны передо мной! Я и буду решать, кому отпускать грехи, а кого повесить так, словно бешеную собаку. Уберите его!

Последние слова князь выкрикнул, обращаясь к стражникам. Те испуганно вскинули головы к окну зала, затем подхватили священника под руки и оттащили в сторону.

— Вешайте их, чего вы ждёте? — продолжал неистовствовать Болеслав.

Его голос, привыкший перекрывать командами шум сражения, гулко разносился по двору.

Оставшийся возле виселицы стражник быстро выбил чурбаки из-под ног казнимых. Крестьяне повисли, судорожно дёргая ногами. Один, самый рослый, дотянулся кончиками лаптей до брусчатки и стоял на цыпочках.

Стражник выдернул меч и хотел ударить повешенного по ногам. Но князь с громким смехом остановил его:

— Не надо! Пусть мучается... сколько сможет!

Адальберт молча отвернулся от окна. Вечером надо будет поблагодарить Радима за смелость, но и предупредить, чтобы поменьше лез на рожон. Князь Болеслав не прощает обид. Его мачеха с двумя сводными братьями до сих пор скитаются по всей Европе, ищут, где преклонить голову. А двоим их сторонникам выкололи глаза и бросили в казематы замка.

Князь вернулся на возвышение и снова сел в кресло, вытянув длинные ноги. Впился сильными пальцами в подлокотники.

Епископ молча опустился на скамейку. Ледяная кожа холодила даже сквозь мантию.

— Ехать тебе всё равно придётся, — как ни в чём не бывало, продолжил разговор Болеслав. — Рим сказал своё слово, и я поддержу его. Дороги скоро просохнут. А я снабжу тебя всем необходимым для дальнего пути. Поедешь через Гданьск, а там берегом доберёшься до Пруссии. И возьми с собой своего брата. От его рвения будет больше пользы в Пруссии, чем при моём дворе.

Епископ кивнул, полагая, что разговор окончен. Но Болеслав жестом остановил его.

— Год тому назад я принял тебя со всеми возможными почестями, — сказал Болеслав, пристально глядя на Адальберта. — И теперь ты можешь оказать мне дружескую услугу.

Вот и началось, подумал епископ. Он предполагал, что без этого разговора князь его не отпустит.

— Пруссия велика и неизведанна, — продолжал князь. — Ходят слухи, что пруссы поклоняются змеям, медведям и священным деревьям. Язычники, враги Христа!

Князь снова улыбнулся тонкими губами.

— Но земли у них богатые. И никому неведомо — сколько воинов скрывается в прусских лесах. Узнай для меня как можно больше, епископ. Заведи дружбу с их князьями. Выясни — кого из них можно склонить на мою сторону. И я не останусь в долгу. Напишу в Рим, что ты с честью выполнял поручение папы, и не твоя вина, что язычники оказались чересчур дикими и упрямыми. Глядишь — и вернёшься в свою любимую Прагу!

Болеслав сухо засмеялся.

Возражать всесильному польскому князю было опасно. Особенно теперь, когда