30 апреля 1946 года Указом Президиума Верховного Совета СССР за выполнение специального задания я был награжден орденом Красной звезды. Кроме того, Президиумом Верховного Совета Латвийской ССР награжден двумя Почетными грамотами. А за активную работу по борьбе с националистическим подпольем награжден знаком «Заслуженный работник НКВД» наркомом НКВД в 1946 году.

В период четырехлетнего пребывания в Латвии работа проходила в острой и напряженной обстановке. Пуля подстерегала в любом непредсказуемом месте, из любого угла. Это было хуже, чем на фронте, где виден или известен враг. Мне приходилось принимать активное участие в качестве особоуполномоченного во многих уездах. Особенно мне запомнился Абренский уезд, на границе с Россией, где в лесах буквально зверствовали «айзсарги». К концу моего пребывания в Латвии (1948 год) обстановка в республике стала более спокойной, групповой политический бандитизм по существу был ликвидирован.

В феврале 1948 года в Ригу прибыла бригада для проверки работы с кадрами во главе с заместителем начальника управления кадров НКВД СССР Владимиром Ивановичем Машковым. Работу с кадрами в МВД Латвии бригада признала положительной. Перед отъездом из Риги В. И. Машков спросил меня, не надоело ли мне ходить в заместителях и не пора ли переходить на самостоятельную работу.

Я ответил, что в принципе у меня нет возражений, хотя, учитывая семейные условия (жена, трое детей), перемещаться не хотелось бы. Но ответственности на самостоятельной работе я не боюсь, и если будет что-то подходящее, дам согласие.

Вскоре я был вызван в Москву, где меня принял министр МВД С. Н. Круглов, который меня немного знал, так как до Обручникова он был заместителем наркома по кадрам, и я работал непосредственно в его подчинении. После краткой беседы об обстановке в Латвии С. Н. Круглов предложил мне перейти на работу министром внутренних дел Чувашской АССР, аргументируя замену министра тем, что Белолипецкий «засиделся на одном месте и уже не только преступников, но и мух не ловит». Я дал согласие. Министр тут же дал указание Обручникову направить представление в ЦК ВКП (б), так как это была номенклатура Политбюро.

В феврале 1948 года я был назначен министром внутренних дел Чувашской АССР. В ЦК ВКП (б) Латвии были не согласны с моим отзывом из Риги, меня просили оставить на месте. Однако поскольку я назначался на пост министра, просьба Калнберзина была отклонена. Уже работая в центре и встречая Калнберзина на сессиях или съездах, я всегда заключал его в свои объятия, и он отвечал тем же.

В Чувашию я ехал с женой и тремя детьми: Левой, Валерием и Наташей. Все они были маленькими: Леве семь лет, Валерию четыре года, а Наташе – год.

Прибыли мы на станцию Канаш, где нас встречали заместитель министра И. М. Лажечников и водитель автомашины К. И. Бурашников. Никогда не забуду первого дорожного удручающего впечатления, открывшего нам вид и жизнь чувашской деревни. Особенно поразила мою жену, Марию Васильевну, картина катания детей вдоль дороги и в кюветах на коньках и в лаптях. Маша заплакала и обрушилась на меня: «Куда ты меня привез? Это же лапотное государство».

Негативное первое впечатление усугубилось еще и тем, что бывший министр МВД к нашему приезду не освободил квартиру, и нам пришлось после огромной рижской ютиться в тесной, более чем скромной квартирке. Жену мою можно было понять…

Однако правильно говорят, что время – лучший лекарь. Со временем понемногу все наладилось. После отъезда бывшего министра его квартиру заново отремонтировали, и мы переехали в нее. Наше имущество было упаковано в специальные ящики и отправлено в сопровождении сотрудников МВД Латвии до Чебоксар в специальном вагоне. Все было в целости и сохранности, и частично разместилось в квартире, а часть ящиков пришлось отправить в сарай. Сарай был небольшой, рядом с домом и в нем был глубокий погреб. Когда Маша привыкла к чувашскому быту, она ежегодно солила прекрасные овощи: капусту, огурцы и незабываемые грибы – грузди. Питались мы неплохо, но в основном все покупалось на рынке, куда Мария ездила с Костей Бурашниковым. Он был не только хорошим водителем, но и преданным мне и моей семье человеком, проявлявшим заботу о нашем благополучии.

По приезде в Чебоксары на другой же день я приступил к работе. В тот день на собрании сотрудников аппарата министерства я кратко рассказал о своей прошлой деятельности, о политической обстановке в стране и призвал собравшихся к дружной и активной работе по борьбе с преступностью в республике.

У меня были два заместителя: один по оперативной части, второй – по кадрам. В процессе работы я убедился, что мой заместитель по оперативной работе – человек малограмотный, с ограниченным кругозором и низкой культурой. Работал я с ним около года, потом «сплавил» его на ту же должность в Якутию. Второй заместитель И. М. Лажечников был сравнительно грамотным работником и по моему представлению был утвержден моим заместителем по оперативной работе. Замом по кадрам стал бывший зам. нач. отдела кадров.

Работать было сравнительно легко. Беспокойство вызывали иногда имевшиеся лагерные подразделения, которыми руководил отдел исправительных работ. Лагерные подразделения работали в основном на лесоповале, детская колония занималась столярным производством. Кроме того, имелась еще отдельная женская немецкая колония, состоявшая из бывших немецких военнопленных женщин. Я посетил однажды эту колонию, и меня поразила чистота и опрятность в бараках, где размещались эти женщины, безукоризненная чистота на кухне и в столовой… Все женщины были молоды и мне показались весьма приятной наружности. Вскоре, после приезда к нам канцлера Аденауэра, мы их отправили в Германию согласно указаниям Москвы. Эту колонию немок отличали дисциплина, порядок и нравственность, чем не могли похвастать колонии, где размещались наши советские женщины.

В Алатырском районе были две колонии, которые разделял почти трехметровый забор. Одна из колоний была женская. Поразительно то, что мужчины не преодолевали этот забор, а женщины, особенно молодые проститутки из Ленинграда, изловчались как кошки и проникали в мужскую зону, где получали удовлетворение своим животным страстям в полном объеме. В результате этих «вылазок» стали появляться даже новорожденные. Приходилось открывать ясли, а мамы получали соответствующие льготы, чему были очень рады.

Как-то в этой колонии я посетил штрафной изолятор. В одной из камер находились две молодые грудастые проститутки, наказанные за проникновение в мужской лагерь. Когда я их стал стыдить, одна из них ответила: «Гражданин начальник, зато я теперь на полгода сыта». Я молча направился к выходу. «Гражданин полковник, мы больше не полезем, прикажите нам дать табаку».

Вообще женские колонии всегда приносили больше беспокойства, чем мужские. В этом я убедился, когда работал в Кемеровской области. Распространение лесбиянства, фаворитизм гермафродитов, частые драки между собой и т. д. Посещая эти колонии, я наслышался всего.

Однажды в женской колонии Кемеровской области, где женщины работали на лесозаготовках, в воскресный день я попросил построить заключенных на улице с намерением узнать их жалобы и просьбы. Серьезных жалоб я не услышал, а вот просьба меня поразила своей наглостью и бесстыдством. Они просили, чтобы я разрешил надзирателям приходить к ним «на ночку». В этой колонии происходили частые драки из-за ревности к гермафродитам. Уходя, я сказал, что за нарушение порядка будем строго наказывать. Сгрудившись в толпу, заключенные почему-то громко хохотали. Я спросил начальника лагерного отделения: чего им так смешно? Начальник смешался и даже покраснел: «Хулиганят они. Говорят, вот бы нам на ночку такого полковника, вот и хохочут».