Но, что если это действительно существует? Что, если я оказался под колпаком у каких-то неведомых, а главное, неуловимых убийц? Да, именно убийц, ведь так бормотала та девка: «смерть твоя у порога». А неуловимых потому, что с точки зрения Уголовного кодекса они безупречны.

Теперь надо разобраться. Если вся магия черная и белая — сплошное шарлатанство, средство запугивания слабонервных, то шансы у меня еще есть. Я не кисейная барышня, с живым, конкретным, осязаемым противником справлюсь, не впервой. Во всяком случае, попытаюсь. А если против меня и правда какие-то неведомые силы, тогда дело плохо. Очень плохо.

Интересно, куда мне теперь податься? В милицию? Даже не смешно. «Здрасьте, гражданин начальник. Меня тут пытаются убить при помощи черной магии. А, может, белой, тут я не специалист. В общем, разберитесь и примите меры. Лучше всего будет сжечь их всех на костре. Кого? Не знаю. Найдите.» В лучшем случае меня просто обматерят и пошлют подальше, в худшем — вежливо выслушают и отправят в дурдом.

Вадим, конечно, кривил душой. При его занятиях не иметь «своих людей» в правоохранительных органах было бы неосмотрительно. Другое дело, что люди в погонах в основном придерживаются материалистических воззрений и в сказочку про колдунов не поверят никогда. А если не поверят, то и помочь не смогут. И, главное, не захотят.

Так что еще? В церковь? Можно попробовать. Ровно тридцать и три года был неверующим и некрещеным, и вот — пожалуйста. Хотя… Священники ведь тоже люди, и деньги они любят не меньше, чем все прочие. За две тысячи лет они должны были придумать что-то действенное против таких созданий. Не даром же хлеб ели! Завтра же съезжу в церковь!

Успокоенный этой мыслью, Вадим незаметно уснул. Сначала ему снилось, что он идет по лесной тропе. Деревья стояли в пышной зелени, лучи солнца пробивались сквозь кроны, идти было легко и приятно. Вадим улыбался во сне. Он чувствовал, что в конце этой тропинки его ждет что-то важное. Его цель близка, и когда он дойдет, все будет хорошо.

И точно. Скоро он вышел на большую, освещенную солнцем поляну. Посреди ее стояла маленькая, но очень красивая белоснежная церковь. От блеска золотых куполов слепило глаза. Вадим еще удивился — кто ее здесь построил? И зачем, если вокруг нет жилья?

Медленно и осторожно он зашел внутрь. Пахло чем-то странным и приятным. Наверное, это ладан, — догадался Вадим. С икон строго глядели лики святых. Перед ними горели маленькие серебряные лампадки. Спиной к Вадиму стоял высокий священник в черной рясе.

Вадим хотел окликнуть его, чтобы рассказать о своей беде и попросить о помощи, хотел объяснить, что заплатит сколько угодно, лишь бы избавиться от колдовского наваждения, но не смог даже открыть рот. Предательская немота сковала его язык, и он лишь промычал что-то невнятное.

И тут священник обернулся. Церковь, солнечная поляна, иконы, благостное настроение — все вдруг исчезло. В темноте полыхало ярко-синее адское пламя. Вместо священника стоял стоял высокий парень в изорванной и залитой кровью армейской форме. Лицо его было страшно изуродовано, вместо глаз зияли пустые кровоточащие глазницы.

Хуже всего было то, что Вадим хорошо знал этого парня. Слишком хорошо.

Прошлое снова всплывало в памяти.

1983 год. Закавказье. Горный учебный центр в Шемахе. Только не надо при слове «горный учебный центр» представлять себе белые комфортабельные корпуса на фоне красивого пейзажа. Нет, были просто палатки зимой прямо на снегу, а в них — грязные, завшивленные, полуголодные «защитники отечества», полдня занятые растопкой маленьких железных печурок, а еще полдня — распилкой мокрых дров и сбором чахлого кустарника. Чему солдаты должны были там научиться — одному Богу известно, но для любого вероятного противника к концу двухмесячного пребывания в «учебном центре» они представляли собой просто легкие для поражения мишени. «Учебные», так сказать.

Вадим так и не смог понять, почему добротное и теплое обмундирование для горных условий выдавалось только на строевом смотре. И долго не мог забыть абсолютно гротескную картину: к самой большой палатке, где готовили пищу (не еду, а именно пищу) жалким подобием строевого шага двигаются сгорбленые от холода, закутанные в черные от копоти, рваные и прожженные бушлаты, фигуры солдат с котелками в руках. И при этом еще поют охрипшими на морозе голосами что-то бодро-маршевое. Потом, получив свою порцию горячего, тут же на морозе, стоя, пытаются проглотить ее как можно скорее.

Многие болели. Одессит Леня Фишан чуть не умер от гнойного аппендицита, потому что капитан Маслов не хотел нарушать главное условие учений — полную автономность. «Есть санчасть, пусть сами справляются.» Палатка с красным крестом действительно была, но молоденькие санинструкторши Лена и Люся не заканчивали даже медучилища и большую часть времени развлекали господ офицеров. В лучшем случае они могли бы перевязать палец или дать аспирин. Пока бравый капитан понял, наконец, что полостную операцию им не сделать и вызвал помощь по рации, аппендицит осложнился перитонитом, и Леня выжил просто чудом.

В ообщем, желающих попасть в горный учебный центр по второму разу не было, да и быть не могло.

Как известно, москвичам в армии трудно, а на отдаленных национальных окраинах — особенно. Для Вадима служба была бы просто невыносимой, если бы не сослуживец и земляк Володя Костин. Он обладал удивительно легким, солнечным характером, умел в любой ситуации видеть что-нибудь смешное и забавное, а когда смеешься — уже легче. Кроме того, общий язык Володя находил с кем угодно и ладил со всеми. Даже здоровенные чеченцы и дагестанцы, которых все боялись, почему-то не обижали его.

Вадима же, как москвича и студента, Володя выделял особо. Со временем они очень подружились. В горном учебном центре, в продуваемых ветром палатках, они мечтали о том, как вернутся в Москву, как пойдут по улице Горького, зайдут в ресторан «Пекин»… О красивых московских девочках, с которыми обязательно познакомятся. И вообще, о той новой жизни, которая обязательно наступит, стоит только, сжав зубы, дотянуть свой срок здесь, выжить и выстоять.

Но сам Вадим выстоять не сумел. Перед очередной отправкой в горы он запаниковал и решил избежать ее любым путем. Сослуживец Заур Имранов, неистовый горец и законченный наркоман, задумал решить для себя эту проблему путем подкожного впрыскивания бензина, и Вадим последовал его примеру. Возможно, если бы в санчасть явился только один солдат с подобным нагноением, все сошло бы благополучно, но двое — это уже подозрительно. Начальник санчасти насторожился, и… Результатом явилось медицинское заключение со словами «в ране обнаружены остатки нефтепродуктов» и чистосердечные признания обоих «героев» в попытке уклонения от исполнения воинского долга путем членовредительства. Заур подписал эту бумагу из-за полного равнодушия к своей дальнейшей судьбе, Вадим — из страха, что будет еще хуже. Дело закономерно должно было кончиться трибуналом.

Но до суда обвиняемые содержались в части и выполняли воинский долг так же, как и все прочие. Когда Вадим рассказал Володе о том, что произошло, он не надеялся, что друг сумеет помочь. Просто нада было хоть кому-то высказаться. Володя только покачал головой и сказал: «Да-а, ситуация, скажем прямо, хреновая. Но ты погоди пока лоб зеленкой мазать. Может, я еще что-нибудь придумаю. Где наша не пропадала!»