Оба его предшественника от такой наглости даже на какое-то время потеряли дар речи. Опомнились они только тогда, когда в сторону однорукого полетела вторая бутылка и он предпринял попытку, правда, не очень успешную, ее поднять.

– Эй, ты че, охренел совсем! – возмущенно воскликнул тот, что побольше, оглядываясь по сторонам в поисках какого-либо тяжелого предмета.

Однорукий никак не отреагировал. Чуть не свалившись и насилу обретя равновесие, он опять потянулся за лежащей под ногами бутылкой.

Прыщавые с интересом наблюдали за неуклюжими манипуляциями однорукого.

Бутылку он поднять так и не смог. Потому что в самый последний момент к нему подскочил шустрый и со всего размаху саданул ногой в зад. Неуклюже крякнув, однорукий под гогот и улюлюканье подростков кубарем покатился в траву.

– Вы что, разве так можно? – возмутился один из подростков. – Он же инвалид!

Подростки издевательски заржали.

Однорукий между тем с трудом встал на ноги и, не сказав ни слова, направился к бутылке. Но на месте ее не оказалось – она стала добычей шустрого. Заметив, что бутылка исчезла, однорукий огляделся по сторонам и, сфокусировав взгляд на шустром, тихо пробормотал:

– Отдай!

– Да пошел ты на хер, мудак однорукий! Еще раз сунешься – я тебе вторую руку выдерну, и ноги, и яйца! – разразился ругательствами шустрый, чувствуя поддержку со стороны зрителей.

– Отдай, это моя бутылка, – спокойно повторил однорукий.

– Твоя?! Твое дерьмо в штанах! – шустрому нравилось играть на публику, да еще и чувствуя свою безнаказанность. – Меньше щелкал бы клювом – может, и была бы твоя!

Большой между тем нашел какую-то дубину и решил, что тоже должен принять участие в изгнании однорукого, тем более что это так весело. Нимало не задумываясь, он подошел сзади и со всей дури шарахнул однорукого по затылку. Но тот только пошатнулся, повернулся и как-то удивленно посмотрел на большого.

– Зачем ты дерешься, что я тебе сделал? – спросил он.

Большой решил, что лучшим ответом будет еще один удар дубиной, и замахнулся еще раз. Но в следующий момент получил такой увесистый удар в челюсть, что пролетел метров пять, плюясь осколками зубов. Однорукий медленно подошел к нему и стал выуживать из карманов бутылки. Большой только мотал головой, изо рта текла кровь.

– Сука! – завизжал шустрый, подпрыгивая на месте, словно кто-то невидимый удерживал его в его порыве броситься на однорукого и разорвать его в клочья. – Сука! Да я с тобой за Стасика знаешь, что сделаю?! Знаешь, что я с тобой сделаю за Стасика?!

Однорукий не обращал на его визги никакого внимания, продолжая деловито выворачивать карманы теперь уже совсем беззубого Стасика.

– Смотри, у него нож! – воскликнул вдруг кто-то из подростков, и все замолчали, растерянно оглядываясь по сторонам.

В руке у шустрого вдруг тускло блеснул длинный старый кухонный нож. Как известно, ни одним ножом не было совершено за всю историю человечества столько убийств, сколько было совершено кухонным.

Достав нож, шустрый тоже замолчал, словно наконец успокоился. Глаза его сузились, тело перестало дергаться от страха и напряжения и, наоборот, приобрело какую-то ленивую кошачью пластику. Мягко ступая по траве, он медленно двинулся к однорукому, который совсем не отреагировал на вопль из «зрительного зала», словно не слышал.

– Эй, у него нож! – закричали ребята еще громче. – Баран, обернись! Он тебя сейчас покоцает!

Но однорукий продолжал как ни в чем не бывало подсчитывать трофеи, бережно поднося каждый к глазам и проверяя, не надбито ли драгоценное горлышко.

– Сука, одну надбили… – тихо пробормотал он и выпрямился в самый последний момент, когда нож шустрого, как меч Фемиды, уже был занесен в воздухе. И нож этот просвистел прямо перед носом однорукого.

– Ты чего, совсем обалдел? – как-то очень даже ловко он ухватил шустрого за шиворот и, приподняв в воздухе одной рукой, за неимением второй принялся лупцевать его ногами. Нож отлетел куда-то в сторону, а шустрый заверещал, как годовалый поросенок, которого волокут резать.

– Давай! Давай, так его! – дружно заорали прыщавые парни, которым в принципе все равно было, за кого болеть в этом поединке. В подобном случае всегда болеют за сильнейшего. – По яйцам ему дай! По яйцам.

Большой вдруг вскочил и бросился в кусты, но на него никто не обратил внимания.

– Ты меня зарезать хотел? – пыхтел однорукий, отчаянно работая ногами. – Ну и за что? А вот теперь и получи.

Бил он довольно крепко, потому что шустрый после пятого удара перестал верещать и только крякал.

Зато детишки просто из себя выходили от перевозбуждения. Так и тянуло подбежать и тоже врезать разок ногой. Хоть разок.

После очередного удара однорукий бросил шустрого на землю и поднял нож.

И опять наступила полная тишина. Только шустрый тихо стонал, пытаясь подняться на ноги. Нет, подросткам уже не было страшно того, что сейчас случится. Даже наоборот, им очень хотелось, чтобы убийство произошло, просто никто пока не смел в этом признаться.

– Ну, давай… – тихо, почти шепотом сказал очкарик. – Вколи ему.

И словно плотину какую-то прорвало.

– Убей его! – закричали все хором. – Засунь ему в живот! Выпусти ему кишки! Горло ему перережь, горло! Давай!

Они кричали так громко, что даже не сразу услышали милицейский свисток. Только когда неизвестно откуда на однорукого прыгнули два милиционера, свалили с ног и принялись методично колотить резиновыми дубинками, все бросились врассыпную. Но милиционеры и не собирались никого ловить. У них было занятие поинтереснее, чем беготня за пацанвой.

Однорукий не кричал, не сопротивлялся, вообще не шевелился. Он тихо лежал, уткнувшись лицом в траву и прикрывая единственной рукой затылок, и ждал, когда они устанут.

Рядом наконец поднялся на четвереньки шустрый. Он хотел потихонечку уползти в кусты, но разве от милиции уползешь?

– Куда? – поинтересовался один из стражей порядка и со спины однорукого переключился на спину шустрого.

Когда ни тот ни другой уже не подавали никаких признаков жизни, милиционеры остановились. Один из них, сержант, толкнул однорукого ногой и, вытерев пот со лба, достал из кармана сигарету.

– Ну что, грузим?

– Грузим. – Второй включил рацию. – Эй, у нас еще двое! Давай, мы возле старого фонтана.

Минут через десять подкатил «уазик». Шустрый к тому времени уже пришел в себя и плакал, лежа в траве.

– Он меня зарезать хотел! Отпустите меня, пожалуйста, я больше так не буду!

Милиционеры сидели на лавочке и мирно курили.

– Звать-то тебя как? – спросил молоденький милиционер.

– Ванюша… Я бутылки собирал, а он первый начал! – продолжал скулить шустрый.