не помнила тоже. Тогда она еще наивно верила, что сможет завести друзей, и испытывала необъяснимую симпатию к Костику Фёдорову.

Бешеным Жаров стал, кажется, классе в четвертом. Его семья куда-то уезжала на время, а вернулся он уже вот таким. К тому моменту Костик Фёдоров был свергнут Евой с пьедестала первой любви, потому что однажды собрал своих дружков за школой, позвал туда Еву и они принялись дразнить ее за очки, которые она носила в начальной школе. Золотарёва, которой нравилось унижать тех, кто, по ее мнению, этого заслуживал, прочно заняла место лидера, а Ева все чаще становилась объектом для насмешек.

С возвращением Жарова настроения в классе изменились, потому что он уверенно перетянул на себя всеобщее внимание. Ева не могла сказать, что он целенаправленно над кем-то издевался, нет. Просто ему нравилось творить всякую дичь, громко и напоказ. Сначала Ева пыталась найти в его поведении логику, но потом бросила. Просто старалась лишний раз не попадаться ему на глаза.

Причем, если та же Золотарёва предпочитала просто унижать кого-то из одноклассников и большинство к ней с энтузиазмом присоединялись, то Жаров никогда не оказывался в компании тех, кто кого-либо травил. Он был сам по себе. В последние пару лет директор школы даже не пытался искать виноватых, если вдруг что-то случалось. Виноватым автоматически считался Жаров. И судя по тому, что он не спорил, так это и было. Он мог вылезти на крышу школы и усесться на парапет, объяснив это тем, что ему нужно заполнить дневник погоды по окружающему миру. Мог оборвать бутоны роз в оранжерее и нанизать их на кактусы в кабинете биологии, мог перерезать провода от микрофона во время линейки. Просто потому, что, по его словам, ему было скучно.

Вот такие странности скрывались во вполне милом на первый взгляд мальчике.

– Чего тебе? – Жаров обернулся к Еве.

– Да ничего, – пожала плечами та. Не спрашивать же, почему он такой придурок.

К счастью, в школе он в основном ее не замечал. А здесь, вдруг поняла Ева, даже фоновый страх попасть в поле его внимания у нее будто бы прошел. Волшебство, не иначе.

– Как круто! – Валера возник рядом. Его глаза сияли.

– Где круто? – скептически уточнил Жаров.

– Да везде! – Валера обвел рукой ярко освещенный коридор с унылыми стенами светло-серого цвета и одинаковыми дверями, лишенными каких-либо опознавательных знаков.

Жаров несколько секунд смотрел на него так, будто не верил своим ушам, а потом уточнил:

– Ты дебил?

Но Ева прекрасно понимала, о чем говорит Валера, потому что по ее коже бежали мурашки только от одного осознания, что она здесь. От того, что за каждой из этих безликих дверей живет волшебство.

Она собралась было шепнуть Валере, чтобы тот не обращал внимания на Жарова, но Валера неожиданно ответил:

– Я – волшебник, Женя. И ты тоже, раз уж ты здесь.

Жаров заржал.

– Я здесь не для всего вот этого. И восхищаться волшебством могут только такие, как Громова, – неприятно усмехнулся он.

– Какие? – сложила руки на груди Ева, замирая от мысли, что в школе никогда не стала бы ввязываться с ним в спор.

– Да вот такие, – Жаров указал на нее, будто это все объясняло, а потом добавил, брезгливо кривя губы: – Такие, которые носят на рюкзаке герб РАВ, а на переменах по роликам из инета пытаются научиться передвигать стирашку по парте.

– Это было в шестом классе! – заливаясь краской, крикнула Ева, даже не желая думать о том, откуда ему все это известно. – Что вы все ко мне лезете? Я же вас не трогаю! Никого учиться по роликам из инета не заставляю.

Ева попыталась передразнить его тон, но он смотрел так обидно, что она поняла: еще чуть-чуть – и она просто разревется.

– Знаешь, Жаров, ты меня достал! – прошипела Ева.

– Жаров? – уточнил незаметно подошедший вместе с Ликой Никита и уставился на Женькин бейджик, будто до этого не обратил на него внимания. – Матвей Семёнович тебе, случайно, не родственник?

С одной стороны, Ева вздохнула с облегчением оттого, что появление Никиты свело ссору на нет, а с другой – она втайне надеялась, что Никита за нее заступится. За нее никогда никто не заступался.

– Дядя, – хмуро признался Жаров.

– Ничего себе! Что же ты сразу не сказал?

Эта новость вызвала такой восторг у Никиты, что Ева, отложив обиду до лучших времен, заново пригляделась к Жарову, но ничего необычного в нем не увидела. Жаров как Жаров. Хотя о том, что кто-то из его родственников известен в волшебных кругах, она понятия не имела.

– А я бы и сейчас не говорил, но дядя все равно спалит. Идемте уже размахивать волшебными палочками или что вы тут делаете?

Никита тепло улыбнулся.

– Я понял тебя, – неожиданно произнес он, но ни с Валерой, ни с девочками тайным знанием о Жарове не поделился. Зато сказал: – Давайте договоримся сразу: все свои разборки оставляете на потом. Волшебство – это не просто размахивание палочкой. Это возможность изменить мир вокруг. Пусть и минимально. И как думаете, сколько человек, чувствуя на кого-то злость или обиду, изменят мир в лучшую сторону?

В коридоре повисла тишина.

– Прости, Громова, – неожиданно произнес Жаров и, увидев обалдевший Евин взгляд, пояснил: – Ну, я просто не хочу превратиться в лягушку.

– В жабу тогда уж, – не удержалась от улыбки Ева.

– Ну вот и славно, – подытожил Никита. – Идемте. И кстати, поскольку я тут никого ничему не учу, ко мне можно на «ты».

– А здесь правда будут волшебные палочки? – спросила Лика после пары минут тишины.

Еве показалось, что она просто хочет обратить на себя внимание впавшего в задумчивость Никиты.

– А что ты знаешь о волшебстве? – спросил Никита и толкнул дверь, которая ничем не отличалась от десятка тех, мимо которых они прошли ранее. За дверью оказался точно такой же коридор, и Ева всерьез задумалась о том, что стоило бы запоминать дорогу, потому что без провожатого они ни за что отсюда не выйдут.

– Сама не пользовалась, – уклончиво ответила Лика.

– Предмет не важен, – встрял в разговор Валера. – Это может быть палочка, колечко, шапка, пальто… Хоть ржавый гвоздь. Главное, что он будет помогать тебе сосредоточиться на том, что ты собираешься сделать. Нам же это рассказывали еще в третьем классе!

– Верно! – поддержал его заметно оживившийся Никита и прибавил шагу.

По пути он указывал то на одну дверь, то на другую, с воодушевлением рассказывая: «Тут у нас расшифровка древних рун. А тут синие змейки. Сирены тихоокеанские…»

Ева смотрела на него, такого вдохновенного, и сама заражалась восторгом. Ей хотелось открыть каждую из этих дверей, и она точно знала, что однажды сможет это сделать.

Глава 4. Артефакты

– Сейчас не пугайтесь, – предупредил Никита, открывая очередную дверь.

Надо сказать, предупреждение не было лишним, потому что стоило двери открыться, как раздался дикий вопль.

Лика зажала уши, и Ева еле удержалась от того, чтобы не повторить за ней.

– Это Соловей-разбойник. Тоже неразумный, – как ни в чем не бывало пояснил Никита, указав на сидевшего в углу на табуретке косматого человечка, который доходил Еве до колена. – Он волнуется, когда приходят новые люди.

Оказалось, они дошли до столовой. Это было просторное светлое помещение с окнами от пола до потолка. Пол выглядел деревянным, но, присмотревшись, Ева поняла, что это линолеум. Зато столы были из настоящего дерева, как в сказках: массивные, на фигурных ножках. Их здесь стояло штук двадцать.

– Выбирайте любой стол, – приглашающе махнул рукой Никита, а сам направился к Соловью-разбойнику.

Тот, завидев его, засвистел, и футболка Никиты затрепетала от порыва ветра.

– Ну тише, тише. Это свои.

Соловей-разбойник отреагировал на ласковый тон тихим свистом.

– А если бы был разумный? – вполголоса спросил Жаров, обращаясь непонятно к кому.

Ответил, разумеется, Валера:

– Если бы свистнул разумный, от столовой бы ничего не осталось.

– А разумные в природе существуют? – из голоса Лики исчезли снисходительные нотки.

– Говорят, да, – пожал плечами Валера.

– Откуда ты все это знаешь? – не выдержала Ева.

Вдруг оказалось, что она, грезившая волшебством, до этого дня рассматривала его только с прикладной точки зрения. Как папа. Для нее волшебство сводилось к артефактам, с помощью которых волшебник может менять мир вокруг. Волшебных существ в этом уравнении