– Может, выпить за гинекологов? – смотря на Мухаммеда, предложил тост Сева, сынтерпретировав ее жест.

– Говорят, что в перенаселенности земного шара виноваты женщины. – Саломея подняла бокал, как бы присоединяясь к Севе, и ослепительно улыбнулась Мухаммеду. На мгновение она могла сверкнуть такой красавицей, показаться таким воплощением женственности – неожиданно, оглушительно, только для тебя…

Бедный Мухаммед ничего не понял из ее слов и не понял, почему все хихикают. Он подозревал, что она такая, он ждал чего-то от нее, но как-то совсем не так скоро и по-другому. Он схватился за бокал, как дуралей, но в это время Ханна спросила:

– Ну а как это было все задумано, скажите мне, пожалуйста? Размножаться до бесконечности? Опять всемирный потоп? Смена земной оси? Солнечная радиация? Опять уничтожить весь интеллект, чтобы начать все сначала, с бактерий? А вдруг мы рассадник интеллекта для других галактик? Куда-то же нам придется деваться, если нас становится все больше и больше, кончается вода и не хватает энергии?

– Вот и я почти за это хотел выпить с вами, дорогие отдыхающие, как метко заметила Саломея, – ответил ей Сева.

– Ты предлагаешь нам тост за аборты, что ли, Копейкин? – уточнил Олег.

Его кольнуло, когда он увидел, как Саломея кокетничала с Мухаммедом, ему надоело сидеть здесь со всеми за столом, ему захотелось увести ее в каюту, расстегнуть ее платье, ему всего захотелось. Как это? Так быстро? Еще несколько часов назад не было и намека на это. Вечер, усталость, может быть, вино, поразительно вкусная еда, расслабленность от близости с морем, ее обаяние. Он смотрел на нее постоянно. Все, что она говорила, казалось самым правильным и интересным. Ее губы хотелось целовать и ощущать их на себе. Он вспомнил, как несколько часов назад они знакомились, лежа на одной кровати. А Сева, кстати, очень быстро подхватывает ее жесты, и она это видит.

– Но, убивая посредственность, они же одновременно убивают гениев и их секретарей, – продолжил Олег.

– Намного трагичнее невозможность подняться, закопать свою гениальность в коммерческих проектах, политических дрязгах или служить врагам. – Наверное, Никита знал, что говорил, но тоже поднял бокал – он не очень серьезно слушал в принципе.

– Вы что, хотите вообще затушить и без того тлеющую сексуальную энергию Старого света? Мальчики, не страшно? И куда вы будете ее сливать? Электростанции на ней строить имени Казановы? – Саломея обвела глазами всех присутствующих. – Или вы собираетесь использовать женскую энергию, а свою, естественно, потом, как нефть – американцы?

– Загонят любовь в центрифугу, накатают таблеток по миллиону за штуку, и люди будут ради этих таблеток работать, – решила Ханна.

– Ах, что там за углом, Ханночка наша глазастенькая, – пропел Копейкин, – ни за что не догадаешься.

– Куда уж ей! Это ты у нас известный аналитик-футуролог ипотечного кредита, – подтянул ему в тон Олег.

– Ну, известный-неизвестный, с цифрами, как со скрипкой – результат видно невооруженным взглядом.

Подали десерт и ликеры.

* * *

Джузеппе и Филипп должны были только смотреть и слушать. Что там они себе отмечали в голове, как они оценивали пары – никому не было известно. Оба были опытными переводчиками с русского. Джузеппе специализировался на классике, современной художественной литературе, которую сам выбирал, на фильмах; Филипп – на российской периодике и Интернете. Оба много раз бывали в России, ходили по московским гей-клубам, по питерским музеям и дворцам, и оба поставили в свои планы посещение Байкала и той стороны российских просторов. Им было около тридцати пяти – тридцати семи. Внешне Джузеппе был чуть экстравагантен, но без лишнего, любил дорогие часы, обувь. Филипп старался не выдавать своего внутреннего мира никакими внешними признаками – только когда открывал рот, говорил сладко и складно. Американский акцент в его русском был похож на голос с рекламного ролика медицинских препаратов. Но говорил он редко в силу сложившихся обстоятельств.

Когда смотришь на белых американцев, бывает трудно определить их происхождение, если это вообще важно. У обоих были какие-то русские корни: бабушки, прадедушки, Москва ли, Нижний ли, Саратов – сто лет назад при царе Горохе. Были еще другие родственники из других стран, и была страна Америка, в которой родились, выросли и учились. Американцев же не назовешь полукровками, в конце концов.

Казалось, что Филипп слушал внимательнее, а Джузеппе больше смотрел, но по их лицам ничего нельзя было понять. На них даже перестали обращать внимание, так привыкаешь к видеокамерам в помещении. Виолетта, правда, на них поглядывала, особенно на Джузеппе – несмотря на то, что он был геем, он напоминал ей мечту, ей нравились жесты, его облик, смех, но почему он смеялся, она не знала. Ей мечталось иметь такого друга – «чтобы смотреть было приятно». Хотя это была та категория мечтаний – которая самая неважная, последняя, как крем на торте или даже небезызвестная вишенка. Она всегда отмечала элегантные движения, осанку, ей нравилось, как он пил и ел. Ее произвольные композиции в спорте были шедеврами элегантности – это все отмечали и называли ее балериной, а Бистру – ее основную соперницу, которая отвоевала как-то у нее золото в Дюссельдорфе – снайпером.

Джузеппе, конечно, заметил ее поглядывания в его сторону, ну и пусть. Вообще переводчик – непонятная профессия. Обычно все они еще кто-то. Язык – основа нации, и когда начинаешь чувствовать другой язык, а иногда даже думать на нем, врастаешь и в другую нацию. Этим всегда пользуются, и это стоит хороших денег. Странно, что до сих пор ни один компьютер не может справиться с художественным переводом. Вот ведь как устроены мозги – словом ты полностью себя выдаешь, все с потрохами: происхождение, образование, наклонности, интересы, характер, чувства, знания. Поэтому Филипп такой нейтральный. Никакой вроде бы. Пока молчит. Джузеппе смелее. И еще: как только Виолетте нравился мужчина – почти всегда он оказывался геем. Их не может быть так много – они ими становятся или прячутся в этом. Убегают от ответственности, ищут легких денег, торгуя собой, ищут славы, связей, чужих секретов. Много еще тех, которые и нашим и вашим. Главное, как им «кажется», – чувство, красота, сексуальность, таинственность, а кто ты – мужчина или женщина – не важно. Виолетта таким не верила. Может же человек жить согласно своим внутренним убеждениям; это ее дело, как к ним относиться. Относиться к человеку, не обращая внимания на его пол. Может быть, мы к этому идем? Мы посягаем на божественное – вот куда мы идем, начиная от глобализации и кончая бисексуальностью. Разводы, аборты, коммуны, эвтаназии – это все фигня, но когда не будет наций, родной музыки и языка, будет другой мир. Но равенства ведь быть не может. Да, Никита прав, надо начинать с младенчества, с памперсов. Вот они и начинают.

– Олег, у вас есть дети? – спросила Виолетта.

– Вы что мне обещали, дорогая? – тут же откликнулся Никита.

– Да, помню. Я задумалась. – Она быстро взглянула на Джузеппе. Он, кажется, не слышал. А Фил?