Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вот так ее накрыло впервые. И ведь совершенно чужой человек, незнакомый, а Дашу скручивает в бараний рог…
Было почти невыносимо находиться рядом, ощущать даже отзвуки такой боли, улавливать по глубоким линиям заломов на коже, по резким движениям, по жестко сжатым губам и каменным, казалось, плечам. Неосознанно считывала эти сигналы, понимая, что дышать становится тяжело.
Что же тогда чувствовал он?.. Страшно.
А еще, каким бы глупым это ни могло показаться и самому Гутнику (хоть у нее и в мыслях не мелькнуло ему в подобном признаться!), и кому угодно со стороны, но Даша сейчас совершенно уверена была, что да, именно этот человек снился ей! И тогда, утром, когда взрыв случился, и потом еще несколько дней, когда просыпалась с невыносимой болью в душе, ловя себя на отчаянной бессвязной молитве за кого-то, чьего имени знать не знала.
Что ж… значит, Олег.
Почему он? Откуда эта непонятная, необъяснимая даже для нее связь? Захотелось разобраться… Да и не просто же так их сейчас столкнуло столько факторов лоб в лоб?
Возможно, именно потому она все же прислушалась к своему внутреннему голосу, который шептал Даше, что этому человеку нельзя ни свою робость, ни страх, ни смятение показывать. И, гордо выпрямив спину, сделала вид, что даже не услышала его распоряжения.
Вот еще. Она его помощница, значит, и будет помогать!
— А для этих документов вам кто доступ дал, Дарья? — глядя ей прямо в глаза, будто испугать надеясь, отрывисто и жестко уточнил Гутник, когда она на его столе документы разложила.
И взмахом руки указал на папку по тому взрыву. Жест вышел рубаным, будто конечность не до конца подчинялась хозяину. А у Дарьи от одной мысли об этих бумагах и прямой их связи с самочувствием Олега Георгиевича в животе скрутило спазмом. Она, и когда готовила их для него, едва выдержала. Потому что внезапно за всеми этими фото, сухими отчетами, посекундным перечнем событий боль человека увидела, вспомнила то ощущение, с которым просыпалась, будто в бреду, больше недели…
— Наше руководство, — сделала вид, что у нее и в помине ничего от страха не сжимается. И взгляд еще выше подняла, наконец-то, глянув ему в лицо.
А вот Гутник перевел свой взгляд куда-то ей за спину. И там отчетливо читалось требование ответа.
— Это правда, Олег Георгиевич. Дарье дали расширенный допуск, — отозвался у двери Евгений, про которого она забыла, стоило Гутника увидеть. — Дальше уже вам решать, в какие дела и насколько ее посвящать.
Надо же быть настолько несобранной! Плохо. Все из головы вылетело, целиком на полковнике замкнув.
С Евгением она познакомилась лично двумя днями раньше. Он был очень общительным и веселым, как показалось Дарье. Но в данный момент она совершенно не могла на нем сосредоточиться. Ни на чем, собственно, кроме лица Гутника и его рук, пожалуй.
Потому как своими глазами созерцала сейчас то, к чему привели все те события, отчеты о которых систематизировала всю ночь.
И это было… Больно и тяжело. Настолько, что Дарья с усилием втянула воздух через нос, понимая, что грудь свело спазмом.
Чертова эмпатия! Учили ее, учили быть собранней, закрываться от чужих эмоций, и даже получалось с горем пополам, нормально же на курсе училась вроде. А тут так накрыло, что слезы вот-вот навернутся!
Но нельзя, еще яснее понимает. Ни в коем случае нельзя! Иначе выгонит ее в ту же секунду, не позволив уже вернуться. А она… не может уйти. Не имеет никакого права. И не только из-за Гутника.
Хотя и ему помочь хочется невыносимо сильно. Потому как, смотри или нет, а сразу было видно, что ему слишком многое выпало. Волосы на затылке сбритые, аккуратный, но толстый рубец четко показывает, где была операция. Одна из…
Часть правой щеки Олега Георгиевича выглядела так, будто на кожу воск оплавился. От скулы к уху и вниз, по жесткой линии челюсти к шее сползал красный, натянутый, будто бы распластанный, рубец под воротник мундира.
Ожог…
Господи! Как же ему больно должно было быть?! И какой процент поражения кожи?.. Сколько мук пережил, пока вот так затянулось хотя бы? И какое чудо, что глаза не пострадали, зрение не потерял…
Почему-то очень захотелось поверить, что тут и частичка ее стараний есть, теми молитвами и сопереживанием, своей душевной болью вымолила ему хоть что-то.
Странная мысль.
Дарья не поняла, откуда та появилась. Но это помогло взять себя в руки как раз в тот момент, когда Олег Георгиевич резко вновь на нее уставился, прожигая суровым и недовольным взглядом.
Точно же ее вздох услышал! И теперь изучает глазами, что тем лазером! Ищет слабину! А еще отвращение или жалость…
Вообразить не могла, почему так точно это осознала, да сейчас и не углублялась. Просто максимально старалась держать невозмутимый и профессиональный вид… Ну так, как умела это себе представить.
И, кажется, худо-бедно справилась. Во всяком случае, Гутник не выгнал ее в тот же момент с позором.
— Ладно. Посмотрим, — все еще вообще недовольно обронил полковник сквозь зубы и сел…
И по этому движению стало понятно, что ему и так, и так — одинаково паршиво. Только он ни за что не признается. А Дарья, сама не поняв когда, начала продумывать, как бы ему обезболивающее в воде растворить? Или, может, в кофе? Тот ему был категорически не рекомендован сейчас, но… Она сомневалась, что Гутник это учтет.
Возможно ли такое взаимодействие? Списком назначенных полковнику препаратов ее снабдили тоже.
Только вот Дарья могла поспорить, что сам Олег Георгиевич про те не то что не заикнется, а и ей вспомнить не позволит. Весь характер этого человека ярко проявился уже в том, что он сейчас находился здесь, на своем рабочем месте, лучше иного показывая, насколько упрям. И предан своей цели, в чем бы та ни состояла.
— Женя, давай сюда, посмотрим, что нам за дело коллеги сбросили, а потом уже взрыв разберем, — полковник подозвал помощника.
А потом вновь посмотрел на нее. Причем так, будто лимон укусил.
— Что ж, сделайте нам кофе, что ли, Дарья, — явно не считая, что стоит и ее посвящать в дело, распорядился Гутник.
Ну… она такого примерно и ждала. А потому спокойно кивнула
