— Ты снова падаешь ко мне в руки, да, птичка?

Он весь мокрый, по лицу стекает вода, моя белая блузка моментально намокает и липнет к телу. На талии крупные ладони, в висок горячее дыхание и хриплый голос. А мои пальцы обжигает его гладкая кожа.

— Извините.

Опускаю взгляд, мотыльки под ребрами сходят с ума, заглушая биением крыльев стук моего сердца.

— Да я еще ничего и не сделал.

— Классная девочка, да? Ты помнишь нас малышка?

Второй мужчина так неожиданно оказывается сзади, его руки скользят по плечам, чуть сжимая их.

Ни в одной инструкции не написано, как себя вести в таком случае. Я не могу ответить грубо, не могу послать, я не имею права дернуться, психануть и уйти.

Моя работа — делать все, чтобы клиенту нашей компании было комфортно в полете. Мы обслуга, пусть звучит грубо, но это так и есть. У бортпроводника бизнес-авиации не может быть плохого настроения, болеть голова и быть недовольное выражение лица. Только приветливая улыбка и стремление выполнить с энтузиазмом любое желание клиента.

— Мне нужно сервировать стол, сейчас будет обед.

Если я начну кричать, пилот, конечно, выйдет, неизвестно, как Курапов или Олег себя поведут, но у них тоже есть четкие инструкции, в каких случаях можно вмешиваться, а в каких нет. Но, судя по настроению первого пилота, драки на борту будет не избежать.

Мой мозг лихорадочно мечется в поисках решения этой ситуации, скандал не нужен никому, мы все трое останемся без работы, без очень хорошей работы, которую каждый из нас вырвал с мясом у других. Не так просто сдать все тесты и нормативы, подмазаться к руководству и доказать свою надежность, профессионализм и стрессоустойчивость.

Отпахав перед этим несколько лет в гражданской авиации, обслуживая чартеры в Турцию и Грецию, с полупьяными неадекватными людьми и орущими детьми на борту. Ты четко знаешь, что после любого прокола на твое место тут же придет другая или другой, а о тебе уже никто не вспомнит.

Пытаюсь отстраниться, но мне не дают, я зажата между двух мужчин в проходе, справа диван со сваленными на него сумками. Цепляюсь взглядом за открытый замок, во рту скапливается горечь, руки моментально холодеют, отвожу взгляд, потому что лучше бы я не видела, что лежит в них.

Деньги.

Много пачек оранжевых купюр, перемотанных банковскими лентами.

Восемь спортивных сумок, набитые ими под завязку.

Мужчина улавливает мой взгляд, улыбается краешком губ. Интересно, мы вернемся обратно живыми, а не в цинковых гробах?

— Ты помнишь нас или освежить твою память? «Сайгон», приват, Игорь трахал тебя раком, а потом ты кончала на моем члене терлась и извивалась как голодная сучка.

— Конечно, она все помнит. Нам, Шульгин, просто несказанно повезло, я думал, будет долгий утомительный полет, а тут такая лялька, наша милая страстная птичка.

Помню их имена, как они обращались друг к другу. Игорь и Артём, зеленоглазый здоровяк и маньяк-интеллектуал с модной стрижкой.

— Громов, может, к черту обед? Яйца ломит как трахнуть ее хочу. Я помню, как она текла на моем члене. Покажи, какая ты мокрая, девочка.

Он трется эрегированным членом о мою поясницу. Игорь гладит по лицу заглядывая в глаза, а мне хочется плакать от своей беспомощности. Руки Артёма уже задирают узкую юбку, меня сейчас реально трахнут прямо здесь, на этих сумках с деньгами. Сжимаю зубы так, что ломит челюсть, судорожно выдыхаю.

Не могу определить свои эмоции и понять, каких больше. Страх, непонимание, желание на уровне инстинктов пасть рядом с сильными самцами или кричать во весь голос о том, что так делать нельзя.

Мотыльки, кажется, зависли на одном месте, а я перестала дышать.

— Ну и чего ты так испугалась? Думаешь, мы сейчас поставим тебя раком и трахнем во все щели? И никто тебе не поможет, даже если будешь кричать? А кричать ты будешь, очень громко кричать. Может, позовем еще и капитана?

— Какого капитана?

— Пилота нашего немерено дорогого самолета.

— Нам в этом деле нужен пилот?

— Ну кто знает, а вдруг, нашей стюардессе двоих уже мало.

Мужчины тихо переговариваются между собой, продолжая зажимать меня между своих тел, ни на миллиметр не двигаясь с места. Я чувствую их дыхание, жар, вибрацию голоса и издевку в нем.

— Думаешь, она такая испорченная?

— Не думаю, но пилот смотрел на нее, словно она раз ему дала, а потом пожалела, отлучив от тела. Это так, птичка? Кинула мужику косточку, а он только понюхать успел, и тут же отобрала.

Молчу.

Кусаю губы, сжимая мокрые ладони в кулаки. Зачем ему мой ответ, когда он и так все знает лучше меня.

Психолог херов.

— Чего ты боишься, К-р-и-с-т-и-н-а?

Опускает взгляд на мой золоченый бейджик, четко по буквам выговаривая каждую букву имени. Руки Артёма застыли в районе талии, а для меня вообще остановилось время.

— Я не боюсь.

Отвечаю тихо, не в силах оторваться от зеленых глаз мужчины. А ведь он прав, я не буду кричать от страха «караул» и «помогите», я буду кричать совсем по другому поводу.

Или нет? Интересно, насколько велика моя шкала испорченности?

Как я себя поведу через несколько секунд, если он поставит меня раком на эти сумки, сдернет юбку и просто трахнет? А ведь если он захочет это сделать, он сделает, и вот в это я верю.

— Смелая, да?

— Нет, — мой слишком быстрый ответ.

— Не может быть. А как же стюардессой стала?

— На слабо взяли.

Мужчина искренне смеется, запрокидывая голову, показывая ровные крепкие белые зубы. Делает шаг назад, давая спокойно вздохнуть, перестает давить на мою волю своей энергетикой.

Никогда не была смелой, первый год крестилась и молилась, когда ступила на трап самолета и когда тот взлетал, набирая высоту. Страшно именно тогда, в полете об этом не думаешь, просто нет времени. У меня была цель, она и сейчас есть, поэтому нужно запихать свой страх, гордость, амбиции в задницу и просто делать свою работу. Делать лучше других.

Но у меня никогда не было вот таких хреновых ситуаций. Мать ее, отвратительно хреновой ситуации.

Мужчины, пассажиры джета, которых мне приходилось обслуживать, предлагали с ними выпить, шутили, делали комплименты, звали на свидание по прилете. Просили телефончик и предлагали подвезти, давали щедрые чаевые в конверте. Но никто так откровенно не прессовал меня.

— Все, иди работай, а то не пожрать, ни потрахаться.

— Шульгин, тебе лишь бы пожрать и потрахаться.