— Потом проехали метров сто, Ляхов и говорит, мол, возвращаться будем в ночи, давай посмотрим это место сейчас. Андрей не возражал, взял камеру, оба скрылись в густой листве. Когда Ляхов вернулся один, то водителю сказал — так утверждает тот, — что Шерстков увлекся съемкой и на праздник в деревню ехать наотрез отказался. «Ну, и черт с ним! — якобы выругался Ляхов. — Придется искать другого фотографа». Вернулись в город, Ляхов расплатился с хозяином машины и ушел. Больше они не встречались.

— А почему же эта гнида не позвонил, не пришел, не сообщил? Ведь перед тем, как нашли Андрея, по телику и по радио обращения передавались трижды в день, в нашей газете прошли два объявления о том, что человек пропал.

— Говорит, почувствовал неладное и боялся. В общем, с подпиской о невыезде Родионова отпустили.

— А что Ляхов?

— Сначала врал, что его вообще не было в городе, мол, уезжал к сестре в деревню. А потом что-то явно его напугало. Аж трясся весь. Совсем сник, когда мы показали ему пленку с похорон. Еще два дня размышлял, потом решил признаться.

— Об этих «признаниях» я наслышана, Шурик. Это ж анекдот: поссорились, что-то там не поделили и прочее. И не надо убеждать меня, что эти два убийства не взаимосвязаны.

— Никто и не убеждает.

— Это ты не убеждаешь, а у меня другие сведения. Это ж надо придумать, что, мол, чуть ли не залетные воры, которых вроде как и не поймать теперь, побывали в доме Одинцовой. Вот уж богачку нашли эти «залетчики»! Слушай, а с мужем Машки вы уже беседовали?

— Конечно. Но, к сожалению, никаких наводок. К убийству Марии он никаким боком — знаешь, была ведь версия обманутого мужа и все такое прочее. Но Одинцов вернулся с Кавказа в Москву в июне, а Машку убили в мае. Проверили: из госпиталя не отлучался ни на день. В Москве Одинцов неделю искал жену по знакомым и родственникам. В редакции, там, где печатались ее портреты, ему почему-то не сразу сказали, что Мария почти год жила в нашем городе.

— Занятная семейка. Почти год друг о друге ничего не знали, хотя муж не в заграничной командировке был, а в воюющей Чечне. А почему он не уезжает в Москву?

— Говорит, что сорок дней, пока душа Марии бродит по земле, он обязан быть в доме, где ее убили. Грех, мол, оставлять ее одну.

Александр большим глотком допил остаток кофе.

— Врет, наверное. На верующего не похож. В церкви, кстати, только раз и был. Заказал заупокойную на все оставшиеся дни до сороковины.

Смеляков засунул немытую чашку в письменный стол.

— А может, и не врет. Сама знаешь, те, кто побывал в Чечне, а этот Одинцов был и на первой войне, и на нынешней, все они не от мира сего.

Ольга подошла к окну. Нет, генеральской машины во дворе все еще не было.

— Поговорить бы с Одинцовым, расспросить, каково там сейчас, в Чечне?

— Вот и расспрашивай — это твой хлеб.

Ольга не стала рассказывать Смелякову, что на прошлой неделе попыталась сделать это. Она знала, что остановился Одинцов в том же доме, где жила и умерла жена, — заплачено было за постой до конца полугодия. Хозяин старого двухэтажного деревянного дома, недавно обложенного кирпичом, уже год гостил у сына на Украине, раньше осени возвращаться не собирался, дочь, с которой вел переговоры Одинцов, не была против, чтобы он пожил недельку-другую. Тем более что в отцовском доме она не жила, у нее была своя квартира. Не возражала она и когда во дворе дома появилась огромная, заросшая длинной черной шерстью собака. Одинцов сказал, что пса отдали ему за бутылку водки в городском питомнике. Собака была ростом с теленка, густой хриплый лай наводил страх на округу. Одинцова пес слушался беспрекословно.

С этой собакой Баскервилей — так Ольга нарекла пса с первой секунды — ей пришлось познакомиться. Прежде у Марии она была пару раз, обычно шла без стука, калитка не запиралась. Стучать не имело смысла — от калитки асфальтовая дорожка вела в глубь участка, мимо закрытой половины хозяйского дома: стучи не стучи, кричи не кричи — без толку, в той половине, где жила Маша, а нынче ее муж, все равно не услышат.

Едва Ольга, закрыв за собой калитку, успела сделать шаг, да вряд ли и успела, из-за угла дома выбежала огромная черная собака и молча села перед нею. Ольга чуть двинулась — раздалось тихое, но злое рычание. Она попыталась повернуться назад к калитке, но хорошо, что не сделала этого, — пес явно приготовился к прыжку.

Так и стояла она, оцепенев от страха, пока из дома не вышел Одинцов. «Демон, на место! — властно сказал он. — Это гости. На место!» Пес развернулся, лег у порога и даже не шевельнулся, когда Ольга прошла в дом.

Они, конечно, поговорили, но Одинцов категорически был против, чтобы его имя появилось на страницах городской газеты. И о Маше просил не писать. Но как же не писать, когда город полон разных слухов? «Если вы хорошо относились к ней — не пишите», — только и сказал.

Вот этого сделать Ольга не может. Дружба дружбой, а дело есть дело. Хотя, если честно, разве дружба связывала ее с Машей? Даже и не близкое знакомство.

Она про себя решила, что встретится с Одинцовым еще раз. После того, как пройдут сороковины Шерсткова.

— Ладно, прощай пока, друг Шурик. Про хлеб мой ты вовремя напомнил. Ты-то на выставку придешь?

Смеляков молча смотрел на Ольгу. Она напряглась — знала это молчание. Уже поднявшись со стула, снова села, не отрывая глаз от лица Смелякова.

— Шурик, ну не томи. Честное слово, никому, нигде и никогда не расскажу, пока сам не разрешишь. Ты же знаешь меня!

Смеляков встал из-за стола, плотно прикрыл дверь:

— Сегодня ночью в камере повесился Ляхов.

* * *

Ращинский уже в третий раз поднимался на губернаторский этаж, но в приемной дежурный помощник, извиняюще улыбаясь, снова не пропустил его в кабинет.

— Я еще раз тебе говорю, Минеев сам позвонил мне по прямому.

— Знаю, Николай Семенович, но после он дал поручение никого к нему пока не пропускать.

— А кто там у него?

— Сначала, когда он звонил вам, был Ткаченко. Вы, кстати, в курсе, что он с сегодняшнего дня председатель правительства? А сейчас там Сергеев. Нет-нет, не депутатский Сергеев, а милицейский, Виктор Иванович.

Ращинский присел в кресло. Он знал, с какой информацией мог быть у губернатора начальник областного УВД. Плохо, что генерал опередил его. И совсем плохо, что эта встреча проходит без его, Ращинского, участия.

Большие часы в приемной показывали без пяти час.

— Обедать будет где? — спросил он помощника, кивая на кабинетную дверь.

— У себя. Заказано на двоих.

«Так, — подумал Ращинский, — если через пять минут генерал не выйдет, можно не просиживать здесь штаны: губернатор всегда обедал точно по часам. Домой уезжал крайне редко, и не потому, что это отрывало его от работы: лишний раз видеть Клавдию стало для Минеева, особенно в последнее время, тяжелой обязанностью».