Он кивнул. Поднявшись с земли, девушка произнесла резким тоном:

— Боюсь, мне она непонятна. А теперь я иду к Рональду!

Гейбл проводил ее долгим взглядом, а затем, обернувшись к одному из своих людей, приказал позвать остальных и привести лошадей.

— У этой юной леди острый язычок, — заметил он, обращаясь к Джастису. — Ну, как твое плечо?

— После ее лечения явно стало лучше, — ответил его юный кузен. — Да ты не беспокойся! У меня бывали раны и пострашнее. Обидно только, что пострадал я от руки хорошенькой девицы… — И он смущенно посмотрел на Гейбла.

— Надвигается буря, — сменил тему тот, снова с беспокойством глядя на небо. — Надо поскорее найти какое-нибудь укрытие!

— Мы должны показать им, где найти убежище, — сказал Рональд, пока Эйнсли помогала ему сесть.

— Меня мало волнует, что норманны пострадают от непогоды, — отозвалась Эйнсли.

— Меня тоже. Но сейчас мы у них в руках, значит, пострадаем и сами. А ты знаешь, какой сильной и опасной может быть буря в горах. Я не хочу, чтобы она застигла нас здесь, на открытом месте.

Эйнсли промолчала. Приняв это за согласие, Рональд подозвал к себе норманнского предводителя и объяснил, как найти пещеру, где все они могли бы укрыться от непогоды. Девушку охватили смешанные чувства: гнев боролся с отчаянием. На удивление, страха она не испытывала. Не объяснялось ли это тем, что норманнский рыцарь был ей приятен? При этой мысли Эйнсли почувствовала отвращение к самой себе.

Впрочем, она тут же попыталась избавиться от этого ощущения. Норманн мог бы запросто убить ее, а между тем до сих пор он не причинил ей никакого вреда. С таким же успехом ее уже давно могли бы изнасиловать — или он сам, или его люди. Однако пока, слава Богу, этого не случилось. Эйнсли была не глупа и хорошо понимала, что ее честь все еще в опасности, но по крайней мере сейчас у нее появилась уверенность, что она не пойдет по рукам. Леденящий душу страх — воспоминание о судьбе, постигшей ее мать, — понемногу отступал. Вспомнив, с какой решительностью она объявила Рональду, что убьет себя при попытке ее изнасиловать, Эйнсли горько усмехнулась.

Подошел предводитель норманнов, и это застало ее врасплох. По выражению его лица девушка поняла, что не сумела скрыть своих тайных мыслей.

— Почему ты такая печальная? — спросил он.

— Думаю о том, какой я оказалась трусихой, — ответила она, направляясь к своей лошади.

Гейбл последовал за ней.

— Ты не трусиха, — возразил он, покачав головой. — Никто не усомнится в твоей храбрости. Ты сражалась со мной с отвагой, которой мог бы позавидовать любой мужчина.

Эйнсли понимала, что он искренен в своей похвале, но настроение ее от этого не улучшилось.

— Но я жива.

— А разве разумнее было бы умереть?

— Наверное… По крайней мере тогда не пострадала бы моя честь. Понимаешь, я дала клятву — если мне будет угрожать бесчестье, я лишу себя жизни. А вместо этого пытаюсь уверить себя, что никакой угрозы нет, потому что не чувствую в себе достаточно сил, чтобы выполнить клятву.

— Бесчестье тебе не грозит.

— Правда? И на чье слово я должна при этом полагаться? Я ведь тебя не знаю.

Гейбл слегка покраснел, вспомнив, что не удосужился представиться.

— Я — сэр Гейбл де Амальвилль. А человек, которого ты чуть не насадила на вертел, мой кузен и оруженосец сэр Джастис Лютен. Думаю, нет нужды напоминать о том, что самоубийство — смертный грех. Если ты убьешь себя, тебе откажут в праве быть похороненной в освященной земле.

— Макнейрны отлучены от церкви, так что в любом случае в освященной земле меня не похоронят.

— Если твой отец прекратит творить произвол, все изменится.

— Мой отец был рожден в стране, не подчиняющейся законам, и жизнь ему дал человек столь же необузданный. Не думаю, что французский гость нашего короля сумеет убедить Дуггана Макнейрна измениться.

— Я здесь не гость, а рыцарь на службе у короля, и скоро у меня будет своя земля.

Ответить Эйнсли не успела — глухой раскат грома прокатился над их головами.

— Беседа с вами приятна, милорд, но боюсь, что ее придется прекратить, иначе нам не удастся найти укрытие до того, как начнется буря.

Она вскочила в седло и потянулась за поводьями, но Гейбл успел их перехватить. Девушка метнула на него недовольный взгляд и тут же отвела глаза. Рональда и Джастиса уже поместили на сделанные второпях носилки, не реагируя на их возмущенные крики, что они не нуждаются в опеке. Теперь Рональд не сможет убежать, а она, Эйнсли, ни за что его не бросит. Он беден, и ее отец вряд ли даст за него богатый выкуп. Если же норманны узнают, что у Рональда нет ни гроша, его жизни будет угрожать смертельная опасность. Снова взглянув на Гейбла, Эйнсли поняла, почему он вырвал у нее из рук поводья — не доверяет, считает, что она сбежит.

— Может быть, тебе лучше поехать со мной? — спросил Гейбл, и по его тону чувствовалось, что это не просьба, а приказ.

— Я не сбегу, у вас в плену мой лучший друг, — заметила девушка.

— Который наверняка будет несказанно рад, если тебе удастся ускользнуть от нас.

— Наверняка. Но я не послушалась его совета и не сбежала до того, как вы напали на нас, значит, не оставлю его и теперь. Особенно после того, как увидела, что вы не умеете лечить раненых!

Гейбл собирался что-то возразить, но Эйнсли перебила его:

— Если ты не дозволяешь мне ехать одной, мы можем поехать вместе на моей лошади.

— Нет, не дозволяю, — передразнил он ее. Эйнсли никак не отреагировала на его насмешку, хотя и была изрядно раздосадована.

— Тогда поедем вместе. Дорогу я знаю, а мой конь очень вынослив.

— Твой друг рассказал мне, где находится пещера.

— Значит, ты не позволишь мне сбиться с пути.

Когда Гейбл вскочил в седло и очутился за спиной Эйнсли, она бросила быстрый взгляд на смуглые руки, обнявшие ее за талию, и бедра, коснувшиеся ее ног.

— Надеюсь, вы не потеряли свою одежду, сэр Амальвилль? Но если так, то вы жестоко об этом пожалеете, когда начнется дождь.

Он усмехнулся и вместо ответа велел своим людям следовать за ним. Не успели они проехать и нескольких метров, как Эйнсли поняла — очутиться в одном седле с этим человеком было не лучшей затеей. Его горячее дыхание обжигало ее волосы, и это ощущение вызвало у Эйнсли какое-то непонятное чувство. Ноги Гейбла касались ее ног, отчего это чувство усиливалось, и вскоре Эйнсли с ужасом поняла, что испытывает желание. Да, ее тело безрассудно отвечало на близость мужского тела с потрясающей быстротой и страстью.

Эйнсли страшно разозлилась на себя. Сейчас не время для эмоций. Она — пленница Гейбла де Амальвилля. Он поклялся, что ее честь не пострадает, но тогда разговор шел о насилии. О том, что Гейбл не попытается соблазнить ее, речи не было. Значит, стоит ему заметить ее интерес, как он не преминет затащить ее к себе в постель. Чувства, обуревавшие Эйнсли, ясно показывали, что рыцарь добьется успеха. Если она сдастся добровольно, это не будет означать, что он нарушил клятву. Поскольку до сих пор ни один мужчина не вызывал у Эйнсли такого желания, она не знала, как сдержать свои чувства.