Испанец обожал свое дело, которое не могло даже зваться работой, столько радости оно дарило. Он был успешным бизнесменом, что явилось лишь следствием его увлеченности. Будь Хоакин нищ, он так же любил бы свои плантации, солнце Андалусии, что напитывало виноград сладостью, и щедрые земли родного края, что славились неоскудевающим плодородием. Хоакин обожал ощущать эту причастность. Он желал стать необходимым этой земле также, как были ему необходимы ее дары. Но Кассандры в их числе не было.

Кассандра была женщиной, а следовательно, как всякая женщина в представлениях Хоакина, олицетворяла тенистую сторону природы.

Кассандра сознавала, что была для него лишь женщиной ночи. Или просто безымянной женщиной, на чье тело отзывалось его либидо. Но это не имело для нее значения. Потому что Хоакин был ее солнцем…

Дверь спальни вновь приотворилась.

— Кассандра! — шепотом окликнул ее Хоакин.

Женщина вздрогнула и приподнялась.

— Я думал, ты еще спишь, — тихо сказал мужчина.

— Ты надеялся, что я все еще сплю? — уточнила женщина.

Хоакин недовольно вздохнул и изменился в лице. Он не терпел женских упражнений в проницательности, что всегда равнялось усилению подозрительности.

Кассандра осеклась. Ей хотелось обнять его, слиться с ним, но она сама неосторожной фразой охладила его.

Она виновато посмотрела на возлюбленного, великолепного, облаченного в элегантный костюм.

— Просто не хотел будить тебя, если ты еще спишь, — напряженно произнес он после красноречиво-укоризненной паузы.

— Как я могу спать без тебя? — жалобно произнесла Кассандра.

Она никогда не могла определить ту грань, которая отделяет признание его могущества от заурядного нытья. Иногда подобные высказывания льстили Хоакину и побуждали подтвердить, что она обречена зависеть от его нежностей. Но порой они раздражали его, подобно жужжанию докучливой мухи.

На сей раз он лишь криво улыбнулся, чем озадачил свою любовницу.

— Мне всегда плохо спится, когда тебя со мною нет, — попыталась исправиться Кассандра.

— А мне вообще не спится, когда плохо спится тебе, — рассмеялся он.

— То есть? — непонимающе спросила она.

— Работать надо, — коротко ответил он.

— Я думала, ты о другом, — разочарованно произнесла Кассандра. — Удивляюсь, как ты способен работать, после таких ночей?! — Она сладко потянулась.

— Ты же не собираешься жаловаться? — с прежней усмешкой произнес он.

— Мне ли жаловаться, — отозвалась она, блаженно улыбаясь в ответ.

— А то мне вчера показалось, что ты чем-то недовольна… — сухо произнес Хоакин.

— И поэтому ты был так страстен этой ночью?

— Ты ведь не хочешь сказать, что я принудил тебя к близости? — Он прищурился.

— Нет, конечно! Что ты, — испуганно пролепетала она.

— Я никогда не принуждаю женщину к сексу. В этом нет необходимости. И если ты не хочешь подобных отношений со мной, скажи прямо. Я это переживу, — пресно произнес он.

— Я никогда не говорила ничего подобного. Наоборот, ты необходим мне как воздух, я лишь надеюсь, что так будет всегда, — засыпала его заверениями Кассандра.

— Тебе известно, что ничто не может длиться вечно. Я не хочу дожидаться того момента, когда нас будет связывать привычка, взаимные упреки и подобные утренние разговоры, — процедил Хоакин.

— Черт возьми, да что я такого сказала?! — в отчаянии воскликнула женщина. — Как бы я хотела все изменить! — взмолилась она.

— Это возможно, — сказал Хоакин, снимая пиджак. — У меня есть еще время, — сообщил он, приближаясь к постели.

Он видел, как вспыхнул надеждой взгляд Кассандры. Она вновь была побеждена без боя.

Кассандра лежала под тонкой простыней до того, как он властным взмахом руки откинул это покрывало. Он впился плотоядным взглядом в ее обнаженную грудь.

Кассандра неловко прикрылась рукой. Ею овладело смущение. Она не впервые была нага перед ним. Но этот взгляд был особенным.

Хоакин словно прочел ее мысли.

— Одним взглядом можно либо испачкать, либо возвысить человека. Ты об этом когда-нибудь задумывалась? — спросил он.

— Почему ты об этом спрашиваешь? — смущенно прошептала она.

— Не виляй. Это у тебя на лице написано, — презрительно проговорил он. — Тебе всегда нравилось, как я смотрю на тебя обнаженную. Но прежде я думал о другом, исследуя твою наготу, потому ты и не конфузилась.

— А о чем ты подумал сейчас? — робко спросила его Кассандра.

— О том, что знаю тебя насквозь, — холодно сообщил он.

— Не удивительно, что мне стало так неуютно.

— Знаю насквозь… И все-таки прошедшей ночью ты меня удивила, — признался он.

— Чем? — не удержалась от вопроса Кассандра.

— Все было иначе, — неопределенно ответил Хоакин.

— Ты был другим, — уверенно произнесла она. — Возможно, в этом вся причина.

— Другим? Что ты имеешь в виду? — заинтересовался мужчина. — Лучше, чем обычно?

— Ты всегда великолепен, Хоакин, — поспешила убедить его женщина. — Я в восторге от всего, что ты делаешь.

— А мне нравится, что ты не жалуешься… Почти, — уточнил он после короткой паузы.

— Мне не на что жаловаться, — заверила его Кассандра, которую все более и более смущал нахлынувший диалог.

— Почти… — тихо повторил он. — Кэсси, не пора ли быть откровенной со мной? Скажи, что у тебя на сердце?

Кассандра не знала как поступить. С одной стороны, она желала доверить ему все свои переживания и надежды, сделать его своим понимающим другом, молить о снисхождении. Но в то же самое время она боялась, что он воспользуется ее сетованиями для того, чтобы иметь основание еще сильнее отдалиться от нее.

Она с болью смотрела в спокойное лицо Хоакина, стараясь угадать истинные мотивы своего возлюбленного.

— Итак, Кэсси? Неужели тебе нечего сказать? — произнес он, разорвав ее немоту.

— Ты… Ты уже собираешься на работу? — промямлила женщина, заботливо поправив его галстук.

— Да, собираюсь, — ответил он, язвительно улыбнувшись. — Так же как и в любое другое утро. Надеюсь, проблема не в этом?

— Я — вновь попыталась изъясниться Кассандра, но осеклась и порывисто прижалась к его груди, надеясь, что он обнимет ее. — А ты мог бы сегодня, всего только один разочек, остаться со мной?

— А почему я должен сделать это именно сегодня, а не вчера или завтра? — холодно спросил он.

Кассандра отстранилась и отвела от него глаза, полные слез.

— А, понимаю… Это потому, что эта ночь показалась нам обоим особенной, — цинично проговорил он.