Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шелк отступил на шаг, стукнувшись об одного из зевак.
— Я бы не назвал себя просветленным, сэр.
— Ты и не должен. Я выслушал тебя. Теперь ты выслушай меня. Я не дам тебе эти карты, ни для священного жертвоприношения, ни для чего-нибудь другого. Но я заплачу тебе за ответы на мои вопросы, и вот последний. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, прямо сейчас, что такое просветление, когда и почему ты получил его. Вот они. — Он снова показал их. — Расскажи мне, патера, и они твои.
Шелк задумался, потом вырвал карты из руки Крови.
— Все так, как вы и сказали. Просветление означает понимание всех вещей так, как понимает их бог, сотворивший их. Кто ты такой, и кто любой другой, на самом деле. На одно мгновение ты видишь совершенно ясно все, что, как ты раньше думал, понимал, и знаешь, что на самом деле не понимал ничего.
Зеваки зашептались, каждый прошептал что-то соседу. Некоторые указали на Шелка. Один махнул человеку, везшему ручную тележку.
— Только на мгновение, — сказал Кровь.
— Да, только на мгновение. Но остается воспоминание, и ты знаешь, что знал. — Шелк все еще держал все три карты в руке; внезапно он испугался, что один из толпы оборванцев, обступившей их, выхватит у него карты, и сунул их в карман.
— И когда это случилось с тобой? На прошлой неделе? В прошлом году?
Шелк покачал головой и взглянул на солнце. Его как раз коснулась тонкая черная линия тени.
— Сегодня. Час назад. Мяч — я играл с мальчиками…
Кровь отмахнулся от игры.
— …И это произошло. Внезапно все замерло. Я не могу сказать, длилось ли это одну секунду, день или год, или вообще какой-то период времени — сильно сомневаюсь, что какой-нибудь период будет здесь уместен. Возможно, именно поэтому мы и называем его Внешним: он всегда стоит вне времени.
— Угу. — Кровь одарил Шелка жалостливой улыбкой. — Я уверен, что это все дым. Некоторая разновидность сна наяву. Но ты так рассказал о нем, что я готов допустить, будто это интересный дым. Я никогда не слышал ничего похожего.
— В схоле нас учили совсем другому, — признался Шелк, — но я сердцем чувствую, что это правда. — Он заколебался. — Я имею в виду то, что он показал мне — одну из бесконечных панорам событий. Каким-то образом он вне нашего витка, во всех отношениях, но и, одновременно, внутри, вместе с нами. Я думаю, что остальные боги только внутри, какими бы великими они не казались.
Кровь пожал плечами, его взгляд перебежал на оборванных слушателей.
— Ну, эти тебе верят, во всяком случае. Но поскольку мы тоже внутри, какая нам на хрен разница, патера?
— Возможно, есть, или будет, в будущем. На самом деле я не знаю. Я еще даже не начал об этом думать. — Шелк опять посмотрел вверх; солнечная золотая дорога, пересекающая небо, стала заметно уже. — А возможно, это изменит весь виток, — сказал он. — Я думаю, что изменит.
— Не вижу как.
— Ты должен подождать и увидишь, сын мой, — и я тоже. — Шелк вздрогнул, как и раньше. — Ты хотел знать, почему именно я получил это благословение, верно? Твой последний вопрос: почему что-то настолько грандиозное случилось с кем-то настолько незначительным, как я. Не правда ли?
— Да, если этот твой бог разрешит тебе это сказать.
Кровь усмехнулся, показав кривые обесцвеченные зубы; и Шелк, внезапно и без малейшего желания, увидел в мужчине перед собой голодного, испуганного и коварного юнца, которым был Кровь поколение назад.
— И если у тебя есть яйца, патера.
— Есть яйца?
— Если ты не возражаешь. Если ты не чувствуешь, что переступишь его волю.
— Я понял. — Шелк прочистил горло. — Я не возражаю, но удовлетворительного ответа у меня нет. Вот почему я выхватил три карты из твоей руки, и вот почему я нуждаюсь в них — или их части. Быть может, у него есть задача для меня. У него есть, я знаю, и надеюсь, что все дело в этом. Или, возможно, он собирается уничтожить меня и чувствует, что должен был дать мне просветление перед ударом. Я не знаю.
Кровь вошел в пассажирский салон и вытер лицо и шею надушенным платком, как и раньше.
— Спасибо, патера. Мы квиты. Ты собираешься на рынок?
— Да, купить прекрасную жертву на те карты, которые ты мне дал.
— Которыми тебе заплатил. Я уеду из твоего мантейона прежде, чем ты вернешься, патера. Во всяком случае, надеюсь, что уеду. — Кровь упал на бархатное сидение поплавка. — Гризон, подними колпак.
— Погоди! — внезапно крикнул Шелк.
Кровь, удивленный, опять встал:
— Что случилось, патера? Без обид, я надеюсь.
— Я солгал тебе, сын мой, — или по меньшей мере сбил с толку, хотя и не собирался. Он — Внешний — сказал мне почему, и я вспомнил об этом несколько минут назад, когда разговаривал с мальчиком по имени Рог, учеником в нашей палестре. — Шелк подошел ближе, потом еще ближе, и уставился в глаза Крови поверх края приподнятого колпака. — Все из-за того человека, который был авгуром нашего мантейона, когда я пришел туда, патеры Щука. Очень хорошего человека, и очень святого.
— Но ты сказал, что он уже умер.
— Да. Да, так оно и есть. Но, прежде чем умереть, он молился — молился Внешнему, по какой-то причине. И тот его услышал. И пообещал исполнить его молитву. Все это бог объяснил мне во время просветления, и сейчас я должен рассказать это тебе, потому что это — часть нашей сделки.
— Тогда ты должен объяснить это мне. Но сделай это как можно быстрее.
— Он молился о помощи. — Шелк пробежался пальцами по непокорной копне волос соломенного цвета. — Когда мы — когда ты молишь его, Внешнего, о помощи, он посылает ее.
— Очень мило с его стороны.
— Но не всегда — нет, редко — того вида, которого мы хотим или ожидаем. Патера Щука, добрый старик, искренне молился. И Внешний…
— Гризон, поехали.
Воздуходувки с ревом вернулись к жизни. Черный поплавок Крови, опасно раскачиваясь, стал неловко подниматься, корма выше носа.
— …послал меня на помощь, чтобы спасти мантейон и палестру, — закончил Шелк. Он закашлялся и отступил на шаг, окруженный поднявшимся облаком пыли. Наполовину для себя и наполовину для оборванной толпы, вставшей на колени вокруг него, он добавил: — Я не
